– Не паясничайте, товарищ чекист, – сморщился Платон Ильич. – Или вы считаете, что перед пытками требуется прелюдия?

– А кто его знает, требуется прелюдия или не требуется, – задумчиво изрёк я. – И вообще, Платон Ильич – простите, не знаю вашего настоящего имени…

– Это и есть моё настоящее имя. Мой отец русский, зато мать – из рода Олишевских!

Ясно. Скорее всего, мать с отцом расстались, ребёнок вырос в польской культуре, да ещё в неприязни к русскому отцу. Бывает.

– Так вот, Платон Ильич, вы всё прекрасно поняли. Никто не собирается вас пытать. Наш начальник считает – кстати, я с ним совершенно в этом согласен, – что под пытками человек расскажет всё. Всё, что вы от него потребуете. А какова цена этому? Это и ломаного злотого не стоит. Вы нам сдаёте ваших агентов, и не только, а мы…

– И что – вы? Вы сможете убедить шляхтича встать на путь предательства? – презрительно усмехнулся Зуев, взяв новую папиросу. Это уже которая по счёту? Вторая? Нет, уже третья. Нервничает.

– А я и не стану вас убеждать, – покачал я головой. – Зачем? О том, что вы нам расскажете, никто не узнает. К тому же вы выдадите не поляков, а русских, работающих на английскую разведку. Сегодня Польша – европейское государство, у вас законно избранный президент. И вам, пан Зуев, пора приступать к работе на новую Польшу, а не трудиться на благо каких-то Англий с Франциями. Подумайте. Вы ценный специалист, и своей смертью вы Польше не поможете. Напротив, оставшись в живых, вы вернётесь и станете укреплять польскую государственность. Думаю, сдав несколько русских мерзавцев, вы спасёте не свою жизнь, а частичку Польши.

– Если я откажусь, вы меня убьёте? – спросил Зуев.

Ага, молодец! Начинаешь потихонечку вести торг.

– Здесь и сейчас? Нет. У меня приказ – либо я узнаю у вас все ваши адреса, явки и пароли, либо переправляю вас в Москву. Переправлять вас я смысла не вижу, проще подождать здесь. Мы спрячем вас в укромном месте, подождём, когда Архангельск захватят красные, потом я передам вас в ЧК. Ждать, правда, придётся почти два месяца, но я никуда не спешу. Но в ВЧК, сами понимаете, разговор уже будет совсем другой. Это я общаюсь с вами как со своим коллегой-разведчиком, а мои коллеги будут видеть в вас классового врага.

– Хорошо, Владимир Иванович, предположим – только предположим, я согласился и передал вам всех тех, с кем я был связан в Москве. А что дальше?

– А дальше всё очень просто. Вы понимаете, что нам понадобится время, чтобы проверить, реальные это люди или «мёртвые души». Неделя, возможно, две. Это время вы поживёте на нашей конспиративной квартире, а когда мы получим ответ из Москвы, мы вас отпустим.

– А каковы гарантии? Вы, как я понимаю, не самый главный начальник в ВЧК? Кто мне поручится, что вы меня не убьёте сразу же, как только получите нужную информацию?

– Так никто не поручится, – пожал я плечами. – Я даже честное слово давать не стану, какой смысл? Впрочем, могу выдать вам расписку, но это смешно. Просто если вы сдаёте всю агентуру, у вас появляется шанс. Откажетесь…

Я демонстративно развёл руками – мол, вы поняли.

Зуев помолчал, вытащил ещё одну папиросу. Потом потянулся к столу, взял лист бумаги и карандаш. Писал он около часа, старательно выводя слова. В результате я стал обладателем двадцати фамилий и двадцати московских адресов.

– Это все люди, которых я знаю. Надеюсь, квартира будет достаточно удобна?

Я тоже надеюсь, что у Митрофана Арсентьевича нашему шпиону будет удобно. Селезнёв – старая сволочь, понимает, что дни белых сочтены, будет из кожи вон лезть, чтобы нам угодить, а заодно и за пленником присмотрит.