Когда посылал сообщение через комиссара, свой псевдоним использовать не стал. Может, зря?

– Шифрограммы отправим через два часа. Если хотите, посидите, может, и ответ сразу будет. Кстати, чаю хотите? У меня настоящий, даже сахар где-то оставался.

Как отказаться от настоящего чая?

Я пил чай, кивал в такт рассказам начальника отдела и размышлял. В принципе, всё могло быть. Товарищ Муравин получил сообщение из Пинеги, большого значения не придал – фамилия ему ни о чём не говорила, а шифр я использовать не имел права (не знаю, почему, но раз Кедров так приказал, значит, так и должно быть), собрался отправить ответ попозже, немного зашился, а потом и вовсе забыл. Не стоит искать злого умысла там, где имеет место обычный бардак. Впрочем, это не самое страшное.

– Да, а можно узнать – мои донесения из Архангельска исправно передавали? – поинтересовался я.

– Сейчас узнаю, – кивнул Кругликов.

В нарушение инструкции о недопустимости оставлять в кабинете посторонних, начальник Особого отдела вышел и отсутствовал минут пять. Вернувшись, кивнул:

– Телеграфист говорит – помнит про товарища из Архангельска, всё передавал по мере поступления, раз в неделю, в среднем, у него даже все ваши бумажки с цифрами сохранились. Говорит, поначалу решил, что кто-то математику по телеграфу решил учить, потом догадался, что шифровки, – хохотнул Кругликов. Посерьёзнев, сказал: – Я ж до Вологды в Смоленске служил, там разведчики, кто по Польше работал, католическую Библию пытались использовать – замучились.

Ещё бы не замучились. Я как вспомню, как шифровал «несогласие наших купцов при покупке морских зверей» с «рассуждениями сената Архангельского», да «убогие житницы» и «отпускаемый за море хлеб», до сих пор вздрагиваю. В следующий раз (тьфу-тьфу!) что-нибудь другое попробую. Может, словарь какой взять, или путеводитель?

Да, чуть не пропустил мимо ушей. Кругликов из Смоленска? А ведь у меня там есть знакомые.

– Вы, товарищ, в Смоленске не у Игоря ли Васильевича служили? – улыбнулся я.

– У него, – кивнул Кругликов. – А ты, товарищ Аксёнов, откуда Игоря Васильевича знаешь?

– Да мы с ним в декабре восемнадцатого мятеж вместе подавляли, в Череповецкой губернии. Классный он дядька, хотя подчинённым у него не хотел бы быть.

– Это точно, – горячо закивал Кругликов. – Человек неплохой, начальник хороший, но зануда страшная! Если что не так – шкуру с тебя снимет, чучело сделает. Его у нас и боялись до одури, и уважали страшно. А что за мятеж он подавлял? Чего он в Череповецкой губернии потерял?

– Неужели не рассказывал? – удивился я. – Первого декабря мятеж случился, а никаких сил не было под рукой. Так туда из Ярославля, из Петрограда отправляли. И нас выдернули, прямо с Лубянки. По приказу Дзержинского всех в кучу собрали и отправили. Он ведь, Игорь Васильевич, всех нас спас, и меня в том числе. По нам шрапнелью шандарахнули, я там очередную контузию получил, а он меня в чувство привёл, а потом нас в атаку повёл.

– Ну и ну, – покачал головой Кругликов. – Не хвастался. Помню, что в декабре товарищ Смирнов на заседание коллегии ВЧК приезжал, собирал он нас потом на совещании, а про подавление мятежа ни слова не сказал.

Игорь Васильевич мог не рассказывать подчинённым о своём участии в подавлении Шекснинского мятежа из скромности. Дескать – съездили, мужиков постреляли, чем тут хвастаться? Но вполне возможно, что ему не хотелось признаваться в том, как его, высокопоставленного сотрудника, выдернули ночью из кровати, дали винтовку и отправили воевать, словно простого бойца.