- Можете не сомневаться, товарищ майор. Считаю это своим патриотическим долгом.

11

После завтрака Алексей идет в кабинет отца и достает с его полок книги Щербакова, Карпинского, Шмидта, Белоусова, Харлея. А когда уже заканчивает отбор нужной литературы, на глаза ему попадается книга Харлоу Шепли. Он машинально раскрывает несколько первых ее страниц и читает очень коротенькое предисловие автора, которое не прочел прежде из-за органической нелюбви ко всякого рода напутственным словам.

По мере чтения он все более сожалеет теперь, что не прочел этого раньше. "Если бы этой книге предшествовало посвящение, - писал Шепли, - то прежде всего оно, вероятно, было бы обращено к свету звезд, насекомым, галактикам, а также к ископаемым растениям и животным, так как именно они вдохновили автора написать эту книгу".

Алексей так взволнован этими простыми словами, что на некоторое время забывает даже, зачем зашел в кабинет отца. Возвращает его к действительности голос матери:

- Алеша, к тебе пришли.

Алексей хочет пройти в свою комнату, но в кабинет отца уже вваливается Сидор Омегин.

- Прости, дорогуша, что я к тебе без телефонного звонка, - гудит он. Но я ненадолго - за одной справочкой. Знаю, что ты человек эрудированный, потому прямо к тебе. Можно было бы, конечно, и к Фрегатову или к кому-нибудь из ученой братии, но те могут еще и высмеять за невежество...

- За невежество и я, пожалуй... - хмурится Алексей, недолюбливающий Омегина за его бесцеремонность в обращении со своими коллегами по жанру и тот глубокомысленный туман в его произведениях, который очень часто отдает "развесистой клюквой".

- Да, может быть, и ты тоже, - торопливо перебивает его Омегин. Пожалуй, даже и стоит... Но ты же не пойдешь потом всем трепаться, как Фрегатов, что Омегин лапоть и неуч? Я же тебя знаю, ты человек деликатный, а Фрегатов так даже анекдоты сочиняет о моем якобы невежестве...

- Ну, хорошо, давай все-таки ближе к делу, - останавливает его Алексей.

Но Омегин уже ходит вдоль многочисленных полок библиотеки Василия Васильевича, удивленно посвистывая.

- Ну и библиотечище! И все научные. А научной фантастики не держите, значит?

- Это отцовские, - недовольно отвечает Алексей. - Он не держит.

Видя, что Алексей хмурится все больше, Омегин переходит, наконец, к цели своего прихода.

- Вот ты очень горячо выступал вчера по поводу постоянства скорости света. Я, конечно, знаю, что это одна из физических констант, но мне всегда казалось, что есть в этом какой-то элемент метафизики. Потому я и позволяю своим космонавтам летать с суперсветовыми скоростями. А вот сегодня в одном научно-популярном журнале прочел, будто и современной наукой ставится эта константа под сомнение. Что ты на это скажешь? Мне ведь это очень важно для моего нового романа.

- Я не знаю, какими данными располагает редакция почтенного журнала, ставя под сомнение эту константу, но вот что говорит по этому поводу такой всемирно известный ученый, как Макс Борн.

Алексей берет с полки книгу "Физика в жизни моего поколения" и читает:

- "Теория относительности утверждает, что не только скорость света одна и та же для всех движущихся относительно друг друга наблюдателей, но не существует никакого другого более быстрого средства для передачи сигналов. Это утверждение является дерзостью - откуда можно знать, не перешагнет ли будущее исследование эти границы? На это можно ответить: развитая из этого предположения система физики свободна от внутренних противоречий. Ее законы автоматически предсказывают, что никакому телу и никакой групповой волне, с помощью которых можно было бы передавать сигналы, нельзя придать скорость, большую скорости света... И это утверждение опять-таки подтверждено многочисленными точными экспериментами".

Внимательно выслушав мнение Борна, Сидор Омегин неопределенно пожимает плечами.