Я  весь день бегаю вверх-вниз по этим ступеням, исполняя поручения жильцов - тех,  с кем никогда нельзя спорить. Но вот теперь стою здесь в мешковатой ночной  рубашке, с украденным ключом в крохотной ручонке, потому что намерен утопить  одну из их числа в пуховой мягкости подушки. Какая-то часть меня, и немалая,  хочет сбежать вниз по лестнице, проскочить через все здание к выходу, потом  через двор к спальне, к своей уютной теплой койке, над которой храпит и  посапывает Уксусный Ирландец.

Сев  на корточки, просовываю голову между коленями и зажмуриваю глаза. Все это -  старое кирпичное здание, полированные деревянные двери, мраморные плинтусы,  настенные зеркала и медные светильники, богачи и госпожа Ван ден Брук с ее  белыми перчатками и клювом - настолько больше меня. Я - зернышко, которому не  ускользнуть от ее желтых зубов. До боли сжимаю ключ в своей левой кукольной  ручонке.

Сегодня  двое бледных мальчишек с мокрыми от мочи безволосыми ногами топтались на  холодном полу в белом грузовике. Цеплялись друг за друга маленькими руками,  плача, улыбаясь и перекликаясь гортанными звуками. Поставщики отвели их в  душевую с белым плиточным полом и большим сливным отверстием посередине. А  потом младшему пришлось смотреть, как его брата сажают в мешок...

Квадратные  молочные зубы в моем узеньком ротике скрипят друг об друга. Длинные ногти в  сжатых кулачках оставляют на ладонях красные полумесяцы. Это из-за нее они оказались  здесь. Это госпожа Ван ден Брук вызвала белый грузовик, из которого доносился  стук мальчишечьих тел о стенки кузова. От ярости меня бьет дрожь, желудок  издает странные звуки, и я весь делаюсь розовым, как те слепые твари, которых  не могут убить никакие химикаты, и которые обитают в горячих океанах на такой  глубине, что их не поймать и не съесть.

С  рычанием я встаю. Ключ входит в латунный дверной замок. Глухой стук  открывающейся задвижки приятно отдается в фарфоровых косточках моей кукольной  руки. Мои пальцы кажутся такими крохотными на фоне коричневой древесины. Толкаю  тяжелую дверь. Из квартиры с шелестом вырывается воздух, обдувая мое лицо.  Пахнет лекарствами, пыльным шелком и старушечьей кислятиной.

Внутри  темно. Дверь с усталым звуком закрывается за мной.

Жду,  пока глаза привыкнут к темноте. Из мрака выступают очертания ваз, высохших  цветов, картин в рамах, вешалки для шляп и зеркала. Затем я замечаю тусклый  голубоватый свет, сочащийся с кухни. Он исходит от электрической панели с  огоньками,  предупреждающими об утечках газа и пожарах. Такие есть во всех  квартирах. Обычно я заношу жестянки с дрожжами именно на кухню и оставляю их на  голубом столе, а вскрывает их уже служанка, Джемима. Это миниатюрная женщина,  которая ходит в резиновых сандалиях и никогда не разговаривает. Но после этой  ночи Джемима тоже освободится от госпожи Ван ден Брук, и мне не надо будет  сновать туда-сюда с мокнущим мясом в пакетах. Не будет больше чувства, будто  мое тело сделано из стекла и вот-вот разобьется от ее криков. В меня не будут  больше тыкать птичьими когтями. Она не будет больше щурить свои крошечные  розовые глазки, выходя днем из лифта и замечая за стойкой мою большую голову.

Присмотревшись,  я различаю в конце коридора дверь в ее спальню. Прохожу мимо гостиной, где она  сидит днем в длинном шелковом халате и отчитывает нас, портье, по внутреннему  телефону. Потом на цыпочках прокрадываюсь мимо ванной, где Джемима драит  костлявую спину госпожи Ван ден Брук и моет ее сморщенную грудь.

Стою  перед двумя спальнями.