Высокий оглядывается через плечо на меня. И улыбается. Глаза у него влажные. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но челюсть словно онемела. Поэтому просто смотрю на него. Лицо у него испуганное, но доверчивое - ему нужен друг, который улыбнется в этот страшный для него день. Я думаю о том же, о чем думаю всякий раз, когда в Грут-Хёйс приезжают поставщики: тут, наверное, какая-то ошибка. Скот должен быть тупым. Нам говорят, что у него нет чувств. Но в этих глазах я вижу напуганного мальчишку.
- Нет, - говорю я, не успев даже осознать, что заговорил.
Хорек оборачивается и смотрит на меня в упор.
- Ты чего это?
- Так нельзя.
Из-под его свиной маски раздается смех.
- Не верь им. Морды у них человеческие, но вместо мозгов одно дерьмо. С виду миленькие, только на голову тугие. С нами ничего общего.
Мне много чего хочется сказать, но слова испаряются с языка, а в голове у меня гуляет ветер.
Поперек моего воробьиного горлышка встает большущий комок.
- Пшли! Пшли! - рявкает Хорек на животных, заставляя их сжаться от страха. На спине у обоих мальчиков-животных виднеются шрамы. Длинные розоватые шрамы с дырочками вдоль разрезов - на месте швов, там, где у них брали органы для больных.
- Лучшее мясо в городе! - ухмыляясь, говорит мне Хорек. - Стряпня из них что надо. Идут по "штуке" евро за кило. Типа, дороже фруктовых консервов. Прикинь, да? Дороже консервов.
Хорька радует, что от его слов мне становится дурно. И, как и почти всем людям в этом здании, ему нравится рассказывать мне вещи, которых я не хочу слышать.
- Этих двоих мы откармливали несколько месяцев. Заткнись! - Он стегает маленького, который снова начал плакать, концом веревки по ягодицам. Та влажно шлепает по его желтому заду, и малыш внезапно замолкает. Веревка оставляет белую отметину, которая тут же желтеет. От удара он спотыкается о ноги старшего, который по-прежнему смотрит на меня слезящимися глазами и ждет улыбки. У них длинные ногти.
- Откуда…
Хорек ослабляет веревку и смотрит на меня.
- А?
Я откашливаюсь.
- Откуда они?
- От монашек.
- Что?
- От монашек. В Брюсселе все старухи в монастыре померли от "молочной ноги". Поэтому все эти чурбаны и пошли с молотка. Когда мы с отцом покупали их, они были тощие, как струйка мочи.
Кожа, да кости. Монашки кормили их только дрожжами да водой. Типа, мясо не про них. Поэтому мы откармливали их несколько месяцев. А они, типа, для кого?
- Один - для Главных Жильцов, - отвечаю я шепотом.
- А?
- Для Главных Жильцов дома. К Ежегодному Банкету. Второй - для тех, кто живет в пентхаусах на верхнем этаже.
- Им понравится. - Хорек срывает с головы маску и тычет ее грязным рылом в животных, скорчив рожу, чтобы напугать их. Они пытаются спрятаться друг за другом, но лишь запутываются.
Щетина на голове у Хорька мокрая от пота. Интересно, ему прыщи от соли не щиплет? Сыпь покрывает всю его шею и уходит ниже, к спине.
- А вы… вы… вы уверены, что так можно? - Мне заранее известны ответы на все мои идиотские вопросы, задаваемые моим идиотским голосом, но я просто должен говорить, чтобы унять панику. Животные хихикают.
- Как я уже сказал, не дай себя одурачить. Толку от них ноль. Монашки держали их вместо домашних зверушек. Если б не мы с отцом, за них никто не дал бы ни гроша. А теперь подороже будут, чем наши с тобой органы, вместе взятые. - Он с такой силой дергает веревку, что животные хрипят, шлепаясь голыми телами об его резиновый фартук. |