На той высоте, где рождались эти законы, не было места ни человечности, ни состраданию. Оставалась лишь логика, холодная, как ветер «зоны смерти», в клочья раздирающий одежду тех, кто навеки остался там. И если подумать, принцип этот прекрасно применялся не только на горных вершинах – везде, где ставки слишком высоки, чтобы игроки могли позволить себе такую роскошь, как мораль.
Чем не альпинисты те, кто с той же леденящей расчётливостью карабкается на верхушку социальной лестницы? Или политики, играющие в престолы со своих сияющих высот?..
– Если твоя цель – достичь вершины, ты погибнешь. Потому что вершина – это только половина пути. Если ты достиг вершины, но погиб на спуске, ты не покорил её. Эверест покоряет лишь тот, кто вернулся обратно. – Она судорожно сцепила соединённые ладони: в движении выплеснулись все эмоции, которым Ева не позволила прозвучать в голосе. – Так вот. Пообещай мне, что вернёшься. Если не ради меня – хотя бы потому, что неудачника никто не запомнит.
Она не позволила облегчению улыбкой отразиться на лице. Ни когда взгляд его смягчился, ни когда Герберт, шагнув вперёд, накрыл её руки своими.
Да ей и не хотелось улыбаться.
– Я знаю. – Он коснулся губами её пальцев, точно словами пытался согреть их сквозь светлую замшу перчаток. – Верь в меня. Я не собираюсь умирать. Должен же я похвалиться тебе, как это было.
Последнее вновь сопроводила усмешка. На сей раз – без горечи. И лишь увидев её, Ева позволила себе выдохнуть (фигурально, естественно).
Гербеуэрт тир Рейоль уступил место Герберту, с которым они смотрели мультфильмы по вечерам. А тот никогда и ни в чём ей не лгал.
– Вот бы как нибудь сберечь его от мороза, – невпопад произнесла Ева, кивнув на летоцвет. Наверное, просто очень хотела закрыть этот разговор. – Здесь он в любой момент погибнуть может. А так хочется, чтобы ещё пожил и поцвёл подольше…
– Я о нём позабочусь.
– Правда?
– Правда.
Свои чувства на этот счёт Ева выразила благодарным поцелуем в его благородный нос.
До традиционного вечернего фейропития после прогулки у них осталось немало времени, так что, поручив Еву заботам Эльена, Герберт удалился по своим делам. Наверное, для работы над воскрешающей формулой, заботы о судьбе своих верноподданных, наложения на цветок каких нибудь тепличных чар и ещё пары дел, времени на которые хватило бы только у Цезаря.
Впрочем, сегодня занятость некроманта была даже к лучшему. Она предоставила возможность без спешки доделать его подарок.
– Эльен сказал, завтра день твоего наречения, – проговорила Ева, когда Герберт вновь озарил присутствием её обитель. Протянула ему плетёную корзинку, украшенную бантом из алой ленты, обвитой вокруг одного из прутьев. – Это тебе.
Некромант воззрился на гнутые печенюшки, лежавшие внутри.
– Я бы подарила завтра, но завтра ты на целый день уйдёшь. – Герберт известил её об отлучке ещё утром, не удосужившись объяснить, что, помимо очередного урока с тётушкой, во дворце намечается торжественный ужин. По словам Эльена, его господин ужасно не любил праздники – особенно те, что имели хоть какое то отношение к его появлению на свет. – К тому же внутри… в общем, лучше сегодня.
– Это печенье? – Герберт слабо улыбнулся; приятное изумление, проявившееся на бледном до изнурённости лице, согрело Еве душу. – Сама пекла?
– Именно. Разломай одно.
Взяв сладость в руки, некромант сел на кровать, позволив Еве опуститься рядом и отставить корзинку на прикроватный столик. Хрустнув ломким тестом, достал и развернул спрятанную в нём бумажку, собственноручно вырезанную Евой из нотного листка.
Если напоминание о грядущей памятной дате и было ему неприятно, он ничем этого не выказал. |