|
Бэхитехвальд кормится чужими жизнями. Жизнь — бесценное сокровище, но ее можно отнять. А вот смерть отнять нельзя. Она навсегда остается с человеком. Если хочешь, смерть — это самый преданный пес и могучий защитник. Думаю, эта тварь просто захлебнулась силой смерти. Ибо сколько ее ни черпай, чашу сию не осушишь до дна.
— Спасибо, князь.
Зелг обвел взглядом видимое пространство. Его слегка удивило, что границы этого пространства существенно расширились за последние несколько минут. Будто, употребив заклинание, ни смысла, ни назначения которого он не ведал, он запустил некий сложный механизм, и теперь его тело и разум сами направляли его. Молодому герцогу казалось, что отступила усталость, настигшая его по окончании боя с тиронгийскими войсками и не отпускавшая ни на миг. Что выпрямилась спина и развернулись плечи, что меч будто бы удобнее устроился в ладони да и легче стал существенно. Что шлем больше не кажется чужим, а конь слушается поводьев и реагирует даже на прикосновение колен, чутко выполняя то, что от него требуется.
Он лучше видел, острее слышал и — хотя вокруг царил Бэхитехвальд — чувствовал Кассарию, ее гнев, ярость и негодование. Он еще не знал, чего она ждет или чего ей не хватает, чтобы изгнать захватчика, но в том, что королевство мрака ей не по вкусу, он не сомневался. И уверенность эта вливала в него новые силы.
«Наверное, — мелькнула мысль, — именно так чувствует себя вековое дерево, корни которого уходят глубоко в твердь земную, откуда оно и черпает свою невероятную мощь».
Странное дело, но тиронгийские воины, потерпевшие оглушительное поражение каких-то несколько часов тому, чувствовали себя уверенно и надежно под защитой своих победителей. Может, это и была та самая пресловутая наглядная агитация, о необходимости которой так долго толковал граф да Унара генералу да Галармону, призывая последнего ввести во вверенных ему войсках специальные учения, на которых бы солдатам и офицерам доходчиво и доступно объяснялось, как и почему они должны любить свою страну и ее правительство.
С учениями «О любви к стране и правительству» не сложилось, а вот для внушения неожиданной симпатии к костелангам скелетов, небритым кентаврам и сварливым гномам и кобольдам даже занятий не потребовалось.
Стремительные кентавры уже успели побывать во всех полках и подразделениях с сообщением о том, что каждому человеку предлагается, как они выразились, «спариться со скелетом». Окидывая взглядом наступавшую армию Бэхитехвальда, тиронгийцы к формулировкам не придирались и охотно отправлялись «спариваться».
Поняв, что пространство Бэхитехвальда сузилось до одного, пусть и огромного, тоннеля и нацелилось клином на замок да Кассар, люди старались держаться подальше от замка, но и не рассеиваться по бывшей равнине. Повторим, теперь здесь был враждебный город, лабиринт кривых улочек и жутковатых на вид зданий, и за каждым углом, за каждой дверью и в каждом окне зазевавшегося поджидала жестокая и неотвратимая гибель.
Небо густело и бурлило, словно адское варево. В нем то и дело мелькали силуэты птицеобразных монстров, которые с высоты обрушивались на избранные жертвы.
Тут и подстерегал их рядовой состав детского истребительного батальона скелетов, который наконец получил возможность совершенно официально, более того — с благословения окружающих использовать свои рогатки, самострелы и самодельные арбалеты.
«Кому что, а куре — просо», — говаривал по этому поводу Узандаф Ламальва да Кассар. Мудрый человек. Вопреки всему набирался с годами ума и к старости подошел с накопленным багажом знаний и опыта.
Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один.
Зелг прислушался. Ему казалось, что под поверхностью мостовых, мощенных черепами и костями, булыжниками и плитами, глубоко под землей раздаются сотни и тысячи голосов. |