– Конечно, решить задачу можно было тригонометрическим способом – (Хармон, казалось, читал его мысли) – или даже чисто визуально, она не была такой уж трудной, это, пожалуй, был наиболее легкий вопрос во всем задании. Позволь, я тебе покажу.

Он отодвинул в сторону тарелку, достал ручку и на бумажной салфетке начертил треугольник.

– Здесь AD равно половине AC, a AE равно половине АВ. Вопрос: Во сколько раз большой треугольник больше маленького?

Ханнант прочертил на рисунке пунктирные линии: и добавил.

– В четыре раза больше. Решение, как вы сказали, чисто визуальное.

– Правильно. Но Киф просто написал ответ. Никаких пунктирных линий – только ответ. – “Как ты пришел к этому?” – спросил я. Пожав плечами, он сказал:

"Половина, помноженная на половину, равно четверти – меньший треугольник составляет одну четверть от большего”.

Ханнант улыбнулся, пожав плечами.

– Это так типично для Кифа, – произнес он. – Именно этим он впервые привлек мое внимание. Он не признает формулы, одним махом, опуская все естественные в данном случае рассуждения, перескакивает с одного конца на другой.

Выражение лица Хармона не изменилось, оно по‑прежнему оставалось очень серьезным.

– Какие формулы? Разве он уже изучил тригонометрию?

Улыбка сползла с лица Ханнанта. Он нахмурился и замер с вилкой у рта:

– Нет, мы еще только начинаем изучение.

– Следовательно, он еще не мог знать необходимую для данного случая формулу?

Ханнант помрачнел еще больше:

– Действительно, не мог.

– Но он ее знает – знает не хуже нас.

– Простите? – Ханнант отвлекся и что‑то упустил в разговоре.

Хармон продолжил:

– Я сказал ему: Киф, все это очень хорошо, ну а если бы треугольник не был прямоугольным? Что если он был бы, например... таким?

Он снова начертил, но уже другой треугольник.

– Я сказал ему, – продолжал Хармон:

– На этот раз AD равно половине АВ, но BE равно только четверти ВС. – Ну, – едва взглянув на чертеж, сказал Киф, – одна восьмая. Четверть помноженная на половину”. А затем он начертил следующее...

– Что вы хотите этим сказать? – Ханнант был заинтригован – ему хотелось выяснить причину столь напряженного выражения лица Хармона. К чему это он клонит?

– Но это же совершенно очевидно. Это и есть формула. И вывел он ее совершенно самостоятельно. А главное, сделал это непосредственно здесь же, во время экзамена!

– Возможно, вы ошибаетесь, считая это необъяснимым проявлением чрезвычайной одаренности, – покачал головой Ханнант. – Я уже говорил, что мы в скором времени собирались начать изучение тригонометрии. Киф знал об этом. Возможно, он успел прочитать кое‑что в порядке подготовки, вот и все.

– Да? – просиял Хармон и, потянувшись через стол, похлопал Ханнанта по плечу. – Тогда сделай мне одолжение, Джордж, пришли мне экземпляр учебника, которым он пользовался. Мне бы очень хотелось взглянуть на него. Видишь ли, за все годы моей преподавательской деятельности я нигде не встречал этой формулы. Возможно, ее знал Архимед, Евклид или Пифагор, но мне она абсолютно незнакома.

– Что? – Ханнант вновь вгляделся в чертеж, потом стал рассматривать его с еще большим вниманием. – Но я уверен, что мне это знакомо. То есть я хочу сказать, что понимаю принцип подхода к решению, которым воспользовался Киф. Я безусловно видел его раньше. Я, наверное... Бог мой, я преподаю тригонометрию уже двадцать лет!

– Мой юный друг, – ответил Хармон, – я тоже, причем гораздо дольше.