Китаец мотнул головой, Райнер стал объяснять ему порядки Дома; китаец опять мотнул головою.

– Это Фо; это значит, они принадлежат к религии Фо, – говорил он Райнеру тоном глубочайшего убеждения.

– Что он говорит? – беспрестанно осведомлялась Бертольди.

Райнер перевел ей это замечание.

– Странно! Он глуп, верно, – произнесла Бертольди.

– Вы ему разъясните, что это не все мы здесь, что у нас есть свои люди и в других местах.

– Да, это как Фо, – говорил китаец, выслушав объяснения Райнера. – Фо все живут в кумирнях, и их поклонники тоже приходят. Они вместе работают: это я знаю. Это у всех Фо.

– Вы расскажите, что мы это разовьем, что у нас будут и удобства. Вот цветы уже у нас.

– Вот этот человек сюда цветы принес, – говорил Райнер китайцу.

– Да, это всё как у Фо; Фо всегда вместе живут и цветы приносят.

– Что за пошляк! – отозвалась Бертольди, допытавшись у Райнера, о чем говорит китаец.

Между тем собрались граждане. Собрание было больше прежнего. Явилось несколько новых граждан и одна новая гражданка Чулкова, которая говорила, что она не намерена себе ни в чем отказывать; что она раз встретила в Летнем саду человека, который ей понравился, и прямо сказала ему:

– Не хотите ли быть со мною знакомым?

– Это так и следовало, – сказал ей тихонько Белоярцев.

Чтение отчета за вторые три декады началось в девять часов вечера и шло довольно беспорядочно. Прихожие граждане развлекались разговорами и плохо слушали отчет Дома. Резюме отчета было то же, что и в первый раз: расходов приходилось по двадцати семи рублей на человека; уплатили свои деньги Белоярцев, Прорвич, Лиза и Каверина. Прочие хотя и имели кое-какой заработок, но должны были употребить его на покрытие других нужд своих и в уплату ничего представить не могли. – Белоярцев утешался и снова повторял об ожидаемых сбережениях и об удобствах, которые с помощию их станут возможны для ассоциации. Многие, однако, чуяли, что это вздор и что никаких сбережений не будет.

Заседание кончилось довольно рано и довольно скучно. Гости стали расходиться в одиннадцатом часу, торопясь каждый уйти к своему дому. Китаец встал и захлопал глазами.

– Это когда же начнется? – спросил он тихонько Райнера.

– Что такое когда начнется?

– Театр.

– Театр! Какой театр?

– Разве не будет театра?

Райнер встал и потащил с собою своего азиатского друга, ожидавшего все время театрального представления.

Представление началось вскоре, но без посторонних зрителей.

– Сколько стоят эти цветы? – спросила Лиза Белоярцева, когда он возвратился, проводив до передней последнего гостя.

– Что-то около шестнадцати рублей, Лизавета Егоровна.

– Как же вы смели опять позволить себе такое самоволие! Зачем вы купили эти цветы?

– Господи боже мой! сколько вы времени видите здесь эти цветы, и вдруг такой букет, – отвечал обиженным тоном Белоярцев.

– Я вас спрашиваю, как вы смели их купить на общественный счет?

– Да отчего же вы ничего не говорили прежде? Ведь это, Лизавета Егоровна, странно: так жить нельзя.