– И так нельзя, нельзя, – отвечала запальчиво Лиза. – Mesdames! Вас не оскорбляет этот поступок? Вспомните, что это второй раз господин Белоярцев делает что хочет.

– Ведь он подарил эти цветы? – вмешалась Ступина.

– Вы подарили эти цветы? Ваши они, наконец, или общие? Надеюсь, общие, если вы записали их в отчет? Да? Ну, говорите же… Ах, как вы жалки, смешны и… гадки, Белоярцев, – произнесла с неописуемым презрением Лиза и, встав из-за стола, пошла к двери.

– Лизавета Егоровна! – позвал ее обиженно Белоярцев.

Лиза остановилась и молча оглянулась через плечо.

– По крайней мере мы с вами после этого говорить не можем, – произнес, стараясь поправиться, Белоярцев.

Лиза пошла далее, не удостоив его никаким ответом.

– Это ужасно! это ужасно! – повторяли долго в зале, группируясь около Белоярцева и упоминая часто имя Лизы.

– Или она, или я, – говорил Белоярцев.

Решено было, что, конечно, не Белоярцев, а Лиза должна оставить ДомСогласия.

Лиза узнала об этом решении в тот же вечер и объявила, что она очень рада никому не мешать пресмыкаться перед кем угодно, даже перед Белоярцевым.

С Лизою поднялась и Ступина, которой все не жилось в Доме.

Дней пять они ездили, отыскивая себе квартиру, но не находили того, чего им хотелось, а в это время случились два неприятные обстоятельства: Райнер простудился и заболел острым воспалением легких, и прислуга Дома Согласия, наскучив бестолковыми требованиями граждан, взбунтовалась и требовала расчета.

– Что вам такое? чем вам худо? – урезонивал Белоярцев кухарку и девушек.

– Как не худо, помилуйте, – отвечала в один голос прислуга, – не знаем, у кого живем и кого слушаться.

– Да на что вам слушаться?

– Да как же хозяина не слушаться! А тут, кто тут старший?

– А на что тебе старший! Ну, я вам всем старший. Надя! приказываю тебе, чтоб ты нынче пришла мне пятки почесать. – Я тебе старший, ты, смотри, слушайся, – приходи.

Девушки фыркали над белоярцевскими прибаутками, но дня через два опять начинали:

– Нет, вы, как вам угодно, а вы извольте себе другую прислугу иметь.

Надо было переменять прислугу.

Лизы никогда не было дома. На вопросы, которые Белоярцев предлагал о ней другим, ему отвечали, что Лиза теперь занята, что она днюет и ночует у Райнера, но что она непременно их оставит.

Обстоятельство это было для Белоярцева очень неприятно. Он начал поговаривать, что в интересах ассоциации это нужно бы прекратить; что он готов пожертвовать своим самолюбием, и проч., и проч.

Ассоциация соглашалась, что лишаться такого члена, как Лиза, да еще на первых порах, для них весьма невыгодно.

– Это так, – подтвердил Белоярцев и на следующий день утром прочел всем своим следующее письмо: «Лишив себя права говорить с вами, я встретил в вас, Лизавета Егоровна, в этом отношении такое сочувствие, которое меня поставило в совершенную невозможность объясниться с вами еще раз. Вы, по-видимому, не находите в этом надобности, но я нахожу и еще раз хочу испытать, насколько возможно разъяснить возникшие между нами недоразумения. Решившись писать к вам, я вовсе не имею в виду оправдываться в ваших глазах в чем бы то ни было.