* * *

Утро моей коронации выдалось удивительно солнечным. Тучи, хмуро наблюдавшие за всеми трагедиями, что разворачивались в империи в последние дни, медленно переваливаясь, уползли за горизонт. Яркие лучи солнца празднично подсветили купола церквей и храмов, зажгли миниатюрные копии светила в каждом застекленном оконце, безжалостно разорвали серую паутину тоски и уныния, что окутывала город накануне. Мрачное прошлое было похоронено, а будущее вырисовывалось безоблачным и ясным.

Звонкая перекличка множества колоколов с самого утра оповещала горожан о предстоящем праздничном действе, в котором мне предстояло играть главную роль. Надев наряд, который был сшит по специальному заказу к этому дню, я, сопровождаемый гордо сияющими сестрами, Софьей Андреевной с мягкой улыбкой и неизбывной печалью в глазах, и высокими князьями — представителями древних родов империи, прошествовал на молебен.

Оглядев пышное убранство Большой церкви, я вспомнил, как присутствовал тут на праздничной службе в честь тезоименитства Екатерины. Как тогда с презрением и некоей даже брезгливостью относились ко мне сестры, как угрожающе поглядывал на меня Владимир… И только смутно брезжила надежда на поддержку, предложенную Валентином Михайловичем, и только зарождалась дружба с Петром… И только предстояло знакомство с Дашей…

Отбросив печальные мысли, я вслушался в высокие, чистые голоса певчих. Нежные, хрустальные ноты, миновав каменные стены дворца, поднимались прямиком в небо.

После богослужения праздничный кортеж двинулся по улицам Санкт-Петербурга к Троицкому собору. На всем пути следования меня встречали восторженным ревом толпы народа. Гвардейцы с трудом сдерживали людей, стремящихся поближе подобраться к любимому цесаревичу, которому до престола остался один небольшой шаг.

На паперти перед собором меня встречали первосвященники. Окропив с молитвами всех собравшихся, архиерей произнес:

— Понеже благоволением Божиим, и действием Святаго и Всеосвящающаго Духа, и Вашим изволением имеет ныне в семье первопрестольном храме совершиться Императорского Вашего Величества коронование и от Святаго мира помазание…

На мои плечи с поклонами набросили императорскую мантию кроваво-красного оттенка и проводили внутрь собора. Под непрерывные песнопения меня усадили на престол, архиерей, раболепно склонившись, поднес мне на бархатной подушке богато украшенную корону. Приняв её, я медленно и торжественно водрузил на свою голову под монотонную молитву первосвященника. Затем мне вручили огромный церемониальный меч, сверкающий драгоценными камнями и слепящий светом множества сложнейших рун. Благоговейно приняв этот символ императорской власти, я ощутил всю мощь этого древнего артефакта…

Медленно встав, подняв голову, увенчанную короной Российской империи, я высоко воздел к небу руку с мечом и, не выдержав, торжествующе взревел — и мне вторил ураганный ветер, взметнувшийся по моей воле.

Я видел преисполненные любви и гордости глаза сестер и матери, я видел горящий жадным любопытством взгляд моей нареченной невесты, которая явно в мыслях примеряла такую же корону, размером поменьше… Я видел радостные глаза подданных, окруживших собор. Но драгоценнее всего для моего сердца оказался вид могущественного Громова. На его лице явственно читалась злоба и невольное уважение. Я чувствовал, что и души финнов, загубленных волей этого человека, сейчас насмешливо взирают на него моими глазами. Не удержавшись, я победно захохотал, потрясая мечом — символом власти правящего рода. При всем желании невозможно было придумать более изощренной мести — на трон Российской империи взошел потомок злейшего врага Романовых…

Эпилог

Спустя месяц после коронации Алексея Второго, присутствуя на которой, Владимир Громов испытывал огромное желание завыть от бессильной злобы, он стоял в церкви, выстроенной на территории имения рода.