— Хорошо, выходит, что не связалась. — Мэри Лу деликатно отвела меч от своей шеи. — Потому что ни разу не пожалела об этом решении. Эмил для меня все. Если ты думаешь, что надо было решить в пользу пирожных и детей, мне тебя искренне жаль: ты понятия не имеешь, что такое любовь.

Аларик призадумался. Знает ли он, что такое любовь? Его напарник Мартин говорил, что нашел своего единственного — с которым они после удочерили Симону — на почве общей любви к бельгийским вафлям и одной немецкой рок-группе, популярной в девяностые годы. Аларик всегда находил это несколько странным, хотя и не понимал толком, что это значит — любить или быть любимым. Кого он любил в своей жизни, кто любил его самого?

Нельзя сказать, чтобы это сильно его напрягало (чего не знаешь, о том не грустишь). До недавнего времени, пока Мина Харпер не проводила его до самой двери монастыря и не повязала ему свой дурацкий шарф на запястье.

В тот момент он чуть было не выложил ей всю правду, но удержался. Проговорился только о своей идее взять ее на работу в Гвардию.

Надо же. Чуть не открыл карты, которые всегда старался держать поближе к груди.

Шарфик так и болтался у него на руке, создавая определенное неудобство. Какой ненормальный повязывает шарф на запястье? Что это ей взбрело?

Но она сказала, что это на счастье, и поцеловала его. У Аларика просто рука не поднималась снять шарфик.

Правильно говорил Хольцман: дурак он и есть дурак.

Хорошо. Он не знает, что такое любовь, а вампирша, получается, знает? Он посмотрел ей в глаза.

— Ты принимаешь за любовь избыток допамина в мозгу. А стимулирует его гормон под названием окситоцин, вырабатываемый молочными железами.

— Давай-ка останемся каждый при своем мнении. Тебе собака нужна или нет?

Аларик со вздохом спрятал меч в ножны.

— Нужна, только смотри: если тут какой-то подвох, убью и тебя, и твоего мужа. Медленно.

Подвоха не было. Она заперла Джека в своей ванной, в пять раз больше Мининой и не разгромленной Дракулами. Аларик оценил по достоинству дорогой, но со вкусом интерьер дома Антонеску. Супруг, Эмил, поначалу вел себя смирно.

— Бога ради, Мэри Лу, — закричал он, как только она открыла дверь в собственную квартиру. — Где ты была? Я же не велел тебе выходить…

Потом он увидел Аларика, уронил суженный кверху бокал с бренди и побледнел, как… как вампир.

— Это же… это…

— Не волнуйся так, золотко. Дракулы ушли, а палатинец только Минину собачку возьмет, и все. Он обещал нас не трогать. То есть не обещал, но я уверена, что не тронет. Для палатинца он вполне приличный молодой человек. Посмотри, Эмил, ты здесь все залил бренди, и осколки валяются. Кто убирать будет? У прислуги же выходной. Хотите выпить? — Это было обращено к Аларику. — Извините, не знаю вашего имени…

Аларик смотрел на картину с изображением красивой молодой девушки и подписью «Ренуар».

— Аларик Вульф, — назвался он, не отрываясь от полотна. — Я не пью. Замечательная картина.

— Не правда ли? Эмил купил ее за бесценок, когда этого художника никто еще знать не знал. У мужа глаз на такие вещи. Вы правда ничего не хотите, даже содовую?

— Нет. — Станет он пить что-то в вампирском доме — еще яду подсыплют. — Собаку, будьте добры.

— Да-да, сейчас. — Мэри Лу уплыла, оставив Аларика наедине с Эмилом. На лакированном полу между ними расплывалось пятно от бренди.

— Убил бы тебя, — сказал Аларик, — да времени нет.