Значит, пятеро приговоренных – не последние, последней должна стать «первоклашка»… Но это – дело будущего. Сейчас главное – как пройдет задуманная операция на проспекте Мира…

О предстоящей поездке по Москве думал и Завирюха. Его мучили сомнения и страх, мобильник и непонятная коробочка, казалось, шевелились в сумке, лежащей на коленях.

Плавно покачивался «икарус», о чем то тихо беседуют сидящие неподалеку Иванчишин и Ковригина, озабочено вздыхает Ковров. Освобожденные из плена ученые радуются обретенной свободе…

Кажется, хозяин в очередной раз «зачищает» концы, размышлял боевик. Старик и его коллеги – понятно, их действительно приходится ликвидировать. А вот Завирюха «ликвидироваться» не желает, хочет пожить еще.

Спрашивается, зачем сообщать хитроумному боссу о посадке в троллейбус? Встретятся на Сухаревке – сам узнает… Или – необходимость подслушать беседу ученых? Почему не поручить это ему, Завирюхе, а подсовывать жучка? Да и жучек ли это?

Зачем хозяину понадобился Штырь? Ликвидировать предателя? Разве это нельзя сделать в другом месте? Почему Пудель подчеркнул: приехать на Сухаревку должны все вместе?

Все сходится к одному – что то должно произойти в троллейбусе…

Что же делать? Смыться прямо сейчас? Попросить водителя остановиться, сунуть стольнк и – дай Бог, резвые ноги? Добраться до аэропорта – Внуково либо Домодедово – и сесть на первый попавшийся лайнер?

Нельзя, слишком опасно – наверняка, Пудель предусмотрел и такой вариант. Босс – не простак, не фрайер с ослиными ушами, провести его трудно, Придется пойти на риск – выполнить задание, сообщить об этом из троллейбуса, и, одновременно, выпрыгнуть из него.

Вспомнился разговор со Штырем. Не сегодняшний – час тому назад Завирюха только назвал время и место встречи.

Неделей ранее, выполняя полрчение хозяина, парень добрался до Москвы и остановился на улице неподалеку от условленного входа в метро. Огляделся. Вроде – порядок, рядом нет ни ментов, ни замаскированных под мирных граждан сыскарей. Бросил под припаркованную к тротуару легковушку недокуренную сигарету и забрался в будку телефона автомата.

– Мне Емельяна…

На другом конце провода Штырь от неожиданности захлебнулся слюной. Слишком долго он ожидал этого звонка, слишком часто срывал телефонную трубку и… разочаровывался. Звонили знакомые кирюхи, приманивали жаждущие прибарахлиться проститутки, набивали себе цену скокари и фармазоны. Но никто не спрашивал Емельяна.

– Вас слушают.

– Меня попросили передать привет. От двоюродного братца. Он со дня на день появится в Москве, очень хочет повидаться. Поэтому никуда не отлучайся – позвонит.

– Сделаю… Когда точно прибудет известно?

– Сказал: днями… Все. Будь здрав.

В голосе Штыря прослушивался страх. Неужели предчувствует ожидающую его гибель? Так, как сейчас Завирюха предчувствует свою собственную.

Сегодняшний телефоннфй разговор двух пуделевских шестерок – короче первого. Всего несколько фраз Завирюхи и единственное слово Штыря: сделаю.

Завирюха не знал, что эти переговоры привели в движение заготовленный впрок Гаревичем сложный «механизм».

Штырь, положив трубку, снова снял её и торопливо набрал знакомый номер.

– Вас слушают, – сыто промурлыкала девица секретарша.

– Мне – президента…

– Представьтесь, пожалуйста…

– Я так тебе представлюсь, лярва, в ушах зазвенит! – прорычал в трубку Штырь. – Белье испоганишь с перепугу, шкура вонючая!

Девица нисколько не испугалась – ко всякому привыкла: и к угрожающей вежливости и к откровенному хамству.