Он был точно как Джон. Не заботился о ее чувствах. Хотел иметь ее на короткое время в качестве сексуальной забавы. Иначе он не отверг бы ее с такой холодностью, не позволив даже объясниться. И она отныне ненавидела его. Ненавидела и презирала. Ей даже казалось, что Джон обошелся с ней менее жестоко.

На следующее утро она заказала авиабилет до Нью-Йорка, счастливая от сознания, что оставляет Джулию и ее ребенка в любящих руках. Все де Сернэ были на небесах от счастья, и тот факт, что родился не мальчик, явно не имел значения как для них, так и для гордой матери. Они полюбили Патрицию, потому что она была частью Джулии и Патрика, и Джулия буквально расцветала, окруженная их заботой.

— Вы нас завтра покидаете, Элизабет? — Они только что пообедали и удалились в очаровательную гостиную посидеть за чашкой кофе. Чудесные ароматы теплого летнего вечера доносились через открытые окна, а последние лучи закатного солнца освещали комнату. — Мы будем рады, если вы останетесь пожить у нас еще.

— Знаю. — Она улыбнулась Жоржу. — Но недавно я уже отпрашивалась на длительное время; компания охотно пошла мне навстречу, но мне не хотелось бы этим злоупотреблять.

Когда в следующий момент дверь резко распахнулась, Луиза даже вскрикнула от испуга, прежде чем увидела, что на пороге стоит ее сын.

— Филипп, зачем ты нас так пугаешь? Что произошло?

Первый раз в жизни Филипп де Сернэ пренебрег уроками аристократического воспитания, усвоенными с детства, и, отбросив все условности, подошел прямо к Элизабет, не глядя больше ни на кого. Его глаза сверкали.

— Ты собралась уехать? Завтра? Рано утром? Не говоря мне ни слова?

— Я… — В шоке Элизабет поднесла руку к своему горлу, отчаянно пытаясь понять, как воспринимать его слова. — Я…

— Как ты могла? Как смела ты думать, что можешь так поступить со мной?

— Филипп!.. — Жорж поднялся с кресла, беспокойно переводя взгляд с побледневшего лица Элизабет на лицо своего сына, мрачного как ночь. Он протянул руку к сыну, но сразу же отвел ее назад, когда Филипп повернулся и посмотрел на него гневным взглядом.

— Не вмешивайся, отец! Это касается только меня и Элизабет. — Он вновь обернулся к Элизабет и, прищурившись, пристально посмотрел ей в лицо: — Ну? Ты собираешься уезжать завтра?

— Да. — Теперь она встала. Ее лицо было бледным, но гневная реакция на его высокомерие проявилась яркими пятнами румянца на ее щеках. — А почему я не должна? Ты не появлялся и не звонил…

— Как я мог, когда я был в Марселе? — огрызнулся он. — Ты могла бы сама позвонить мне — я оставил тебе номер.

— Номер? — Она посмотрела на него беспомощно, и, увидев ее растерянность, Филипп обратил свой взгляд к матери, которая вскрикнула, словно вспомнив что-то важное.

— Ты отдала Элизабет письмо? — спросил он быстро.

— О, мой мальчик, прости меня но эти холопоты с ребенком… Я забыла. Оно до сих пор в моей сумочке. — Луиза до крайности расстроилась своей оплошностью.

— Но это просто невозможно! — Он вновь повернулся к Элизабет и сказал уже более спокойно: — Я дал матери письмо, чтобы она вручила его тебе в тот день, в больнице. Я должен был ехать в Марсель. Избежать поездки не представлялось возможным. В письме я все объяснил.

— Я так виновата. — Голос Луизы звучал трагически, но теперь Филипп ни на кого не обращал внимания. Он взял Элизабет за руку и буквально поволок ее через комнату.