Он провел рукой по ее волосам, пропустил прядки между пальцами, потом вдруг сжал их в кулак и откинул ей голову назад. Желание настигло его так внезапно и было таким острым, что у него вырвалось яростное проклятие за мгновение до того, как он прильнул к ее рту.

В этом поцелуе не было теплоты и нежности. Только жажда. Жажда настолько сильная, желание настолько жгучее, что они оба были потрясены.

– Боже милостивый, – пробормотал он, прижавшись губами к ее шее. – Я хочу тебя, Ребекка. Сейчас.

Его руки потянулись к ее рубашке. Он хотел быть нежным, но время нежности прошло. Тонкая ткань рвалась под его нетерпеливыми руками, но ему было уже все равно. Его губы следовали за неуемными пальцами, пока он стаскивал ее одежду, обнажая молочно-белое тело.

Рассел услышал, как ахнула Ребекка, и почувствовал, как и ее пальцы рванули пуговицы его рубашки. В дрожащем свете ночника она была так прекрасна, что у него перехватило дыхание. Он осыпал горячими поцелуями ее поднятое к нему лицо и слушал тихие стоны отчаяния, пока она пыталась до конца раздеть его. Их пальцы переплелись, они вместе принялись за его одежду, которая в конце концов оказалась на полу.

Губы Рассела впивались в ее рот, требовательные, властные. С каждым новым поцелуем он заставлял ее отступать, и она отдавалась наслаждению от его прикосновений.

Ребекка со стоном прошептала его имя. Рассел опустил ее на ковер и лег рядом. Желание овладеть ею здесь и сейчас жгло его, как лихорадка. Но когда ее губы доверчиво потянулись к нему, он поклялся действовать помедленнее, насладиться каждым драгоценным мгновением, проведенным вместе с ней.

Он начал исследовать ее тело губами и кончиками пальцев, а она лежала, мягкая и податливая, под ним. Купаясь в блаженстве, она вздыхала, когда он медленно проводил пальцами по ключице и потом повторял тот же путь губами. Спускаясь ниже, он обвел губами нежную грудь, охватил ее ладонью, а потом попробовал языком сосок.

Рассел пировал, словно умирающий с голоду на нечаянном банкете, но чем больше насыщался, тем больше его мучил голод. Он понял, что никогда ею не насытится.

Тело Ребекки пылало. С каждым прикосновением, с каждым движением его рук и губ она чувствовала, как вздымается внутри язык пламени, растет желание, пока всю ее не поглотил огонь.

Он услышал ее короткий всхлип, и рот его скользнул ниже, потом еще ниже, пока он губами, языком и кончиками пальцев не довел ее до первой вершины.

Ребекка выгнулась дугой, пальцы ее сжимали одежду, беспорядочной грудой лежащую под ней, глаза затуманились страстью. Жар пожирал ее тело. Сотни неизведанных ощущений пробегали по нему. Эти чувства были такими новыми, такими неожиданными... Он не дал ей времени прийти в себя и снова повел к головокружительной высоте.

В его объятиях она слушала симфонию наслаждения, заглушающую все звуки мира.

Рассел накрыл ее губы своим ртом, а тело – своим телом, остановив пробегавшую по нему дрожь. Ребекка, задыхаясь, выгнулась под ним, ее тело молило о завершении. Но он все еще ждал, твердо решив довести ее до того же безумия, которое пожирало его самого.

– Пожалуйста, Рассел, – задыхаясь, прошептала Ребекка. – Люби меня. Сейчас.

Но он повел ее еще выше. Он хотел заставить ее потерять последние крупицы самообладания. Ему необходимо было сделать ее своей до конца.

Ее пальцы вцепились в его спину, ногти вонзились в тело... А он продолжал подводить ее все ближе к краю безумия, не давая того освобождения, к которому она стремилась.

Кожа Ребекки стала влажной от пота. Жар струился из ее тела к его телу. Он услышал ее мольбу, хотя слов уже нельзя было разобрать.

Она принадлежит мне, подумал Рассел, поднимаясь над ней. Мне! Он точно знал, что ни один мужчина еще не доводил ее до таких высот.

– Скажи мне, Ребекка.