"Умаялся, бедняга",- Подумал Хэймлет.

    Он многое бы отдал за возможность посмотреть, что происходит сейчас на улице, но брёвна в избе были подогнаны на совесть, и ему оставалось только слушать.

    Тем временем там разгорался нешуточный бой. Крики раненых и лязг оружия все дальше удалялись в сторону гридницы.

    Хэймлету представлялось, что захваченные врасплох кмети Ийлана не успели затворить ворота посада, по чьей-то халатности, а может, чрезмерной самоуверенности оставленные с вечера распахнутыми.

    А звуки боя все удалялись и наконец почти затихли. Прошло довольно много времени, как вдруг чуткое ухо викинга уловило шаги за дверью и возню с засовами. Хэймлет на всякий случай откатился от входа. Дверь заскрипела и широко растворилась. Луч утреннего солнца больно ударил по глазам. Даже Олаф заворчал и проснулся.

    В проеме двери стоял юноша с красивыми, еще детскими чертами лица. Солнечный диск, стоящий прямо за его головой, создавал впечатление нимба. Несмотря на молодость, у парня был твердый, может быть, даже излишне жестокий взгляд.

    Он по-хозяйски окинул комнату и уперся взглядом в Олафа.

    - Что скалишься, малец, викингов никогда не видел? - возмутился нежданно разбуженный Олаф. И вдруг замолчал.

    - Видел,- невозмутимо ответил юноша на хорошем датском.- Я тебя, дядька, знаю, ты - Олаф Торкланд, у наших тебя еще называют Зазубренная Секира.

    - Вот это уж в точку,- рассмеялся Хэймлет. Но юноша спокойно продолжал:

    - Я изрядно наслышан о твоих подвигах, Олаф, и хочу быть тебе товарищем.

    - Синюх! - повернувшись, крикнул парень за спину и отступил в сторону.

    В проходе показался огромный детина с топором в руке и свирепым выражением лица. Олаф даже привстал, готовясь защищаться.

    - Синюх, разруби ему цепи, и поживее,- приказал юноша.

    Здоровяк повернулся боком и пригнул голову, пытаясь протиснуться внутрь помещения.

    - О Локи, и носит же таких земля! - воскликнул Хэймлет, пораженный размерами мужика.

    Цепи глухо звякнули, перерубленные пополам, и свободно повисли на руках и ногах.

    - И ему,- кивнул Олаф на Хэймлета.

    Мужик оглянулся на юношу и, увидав согласный кивок, проделал ту же работу с цепями датчанина.

    - Синюх, отдай Олафу свой топор.

    Синюх пожал плечами и, последний раз, прощаясь, посмотрев на свое ужасное оружие, протянул его викингу. Наверно, немой, решил Хэймлет, с интересом наблюдая все эти действия, проводимые Синюхом в полном молчании.

    - Теперь иди, Олаф, и поживей, а то мой отец грозился с тебя шкуру живьем содрать, если поймает, а он сейчас здесь. Пришел oн за головой Ийлана, он нам торг в Хольмгардских землях портит, да Ийлан сбежал, бросив почти всех своих кметей. Отец зол, найдет тебя сейчас - не помилует. Иди, Олаф, это все, что я могу для тебя сделать, и помни доброту.

    - Олаф Торкланд добро никогда не забывает,- взревел викинг уже на бегу к лесу, потрясая дареным топором.- Можешь, парень, три раза встать у меня на пути, и три раза я тебя пощажу. Но на четвертый пеняй на себя, клянусь клювом Хугина и хвостом Мунина!

    Друзья скрылись за лапами вечнозеленых елей.

    - Кто это был, ты его знаешь? - спросил Хэймлет.

    - Да, видел его совсем мальцом. Это Ингвар, сын Рюрика.

    Удача продолжала улыбаться беглецам: вокруг деревни стоял еловый лес, и прозрачность лиственных чащ поздней осенью его не коснулась.