Сколько же всего об этом Союзе я еще не знаю! Например, про наши военные базы в Африке! И все это — под одухотворяющую музыку, аж сам поверил, что светлое будущее уже наступило. Значит, не все так плохо, и одаренные справляются со своей ролью?

И вот он, таинственный генсек Павел Горский — умудренный сединами мужчина с молодым пытливым взглядом. Шестьдесят с копейками ему точно не дашь. Максимум — пятьдесят, и то за счет седины.

Его поздравление было содержательным, в меру душевным, в меру пафосным. Но главное — верилось в каждое его слово: и что уже хорошо, а станет еще лучше, нужно только быть ответственными, жить по совести и любить свою Родину. Его речь напоминала капельницу, вводящую капли радости внутривенно — и прямо в мозг…

Так, стоп! Генсек наш — главный одаренный. А что, если он сейчас внушает? Я оглядел собравшихся: все бросили есть и вперились в экран, кто-то слушал сосредоточенно, кто-то улыбался. Горский поднял бокал и завершил речь:

— С Новым годом, товарищи!

Под бой курантов, хлопки фейерверков и звон бокалов люди принялись поздравлять друг друга, обниматься, целоваться. Башка с новой силой разболелась, как и ушибленные ребра, и только я подумал, что пора идти домой, как к нашему столику подошел человек-кузнечик Аверин.

— Александр, извините, с вами хочет поговорить товарищ Вавилов.

Промокнув рот салфеткой, я направился за кузнечиком под прицелом любопытных глаз Дмитрия и Владимира. Поднялся по лестнице на второй ярус, заметил столик Вавилова, сидящего в окружении своих женщин. Столик Шуйского находился в самом конце и в тени, лиц собравшихся было не разглядеть.

Генерал помахал мне рукой, и одна из трех внучек сдвинулась, а Аверин поставил на угол стола еще один стул, куда меня и усадили. Лесневич поглядывала на меня из-за соседнего столика, а с противоположного конца этого сверкала синими глазищами Лизанька. Я смотрел на нее в упор. Она хотела, чтобы я лишился дара речи или меня хватил инфаркт, потому что я могу разболтать, где она пропадает ночами. А я будто видел себя со стороны — побитого, помятого, с заплывшим глазом. Красавец, в общем.

— Александр, все, собравшиеся за этим столом — моя большая семья, и все мы болели за тебя и за «Динамо».

Видно, генерал уже принял на душу, потому раскраснелся и расчувствовался, приложил руку к мощной груди, словно давал клятву.

— Потому что «Динамо» — это часть каждого из нас. Ты показал отличный бой! И подарил нам радость.

Он поднялся, протягивая руку, я потянулся навстречу, пожал ее.

— Давайте за Александра! — громогласно провозгласил он. — За героя нашего вечера!

Он потянулся ко мне рюмкой, но случился конфуз: у меня не оказалось даже сока, и официант, следящий за столиком, засуетился, забегал, склонился надо мной:

— Что вам…

— Конечно виски! — ответил генерал вместо меня.

Я отказываться не стал, потому что все равно не собирался пить. Чокнулся с ним, взглянув на Лизаньку, демонстративно меня не замечающую.

Генерал разошелся не на шутку. Пожаловался, что сыновей у него нет, внуков нет, только три внучки, и вся надежда на правнуков. И начал меня сватать за внучек, расхваливая их на все лады. Вот эта рыженькая скромница — Анечка, она учится на первом курсе музыкальной консерватории по классу фортепиано. А давайте попросим музыкантов, чтобы Анечка спела? Анна, почему это — нет? Лизанька, куда это ты собралась, а ну сядь! Кстати, вот Елизавета…

Девушка широко распахнула глаза.