Завелись наши защитники. Я прямо видел, как они на этого хмыря толпой накинутся, в ноги, в туловище, куда угодно врежутся… И что? Пенальти и гол. На Полозе, вон, лица нет.

Я принялся сверлить взглядом Марокко. Он глянул на меня и тут же отвернулся, пожевал губами.

— Я. Нужен. В поле, — крикнул я, перекрывая комментаторов и рев трибун.

Марокко сделал вид, что не услышал. Козел! Замшелый — как говорил Кокорин. Я посмотрел на поле. Глаза бы не глядели!

Всё, как я думал: рванули вперед, убежали, кто-то впереди отпустил мяч, и — перехват, точный пас за спины защитникам, рывок таранного центрального нападающего… И сбили! Вот как чувствовал — сбили, в этот раз жестко! Ему и сзади досталось по пяткам, и спереди. Угнич, богатырь динамовский, рванулся в подкате, да мимо мяча — прямо в ноги. А не на линии ли это было? Хотя если на линии — это уже пенальти. Линия входит в площадь штрафной.

Арбитр побежал, держа руку вперед, свистнул… Всё видел, не сомневается нисколько. Пенальти.

Я вскочил, встал напротив Марокко и проговорил:

— Если не выпустишь меня, этот проигрыш на твоей совести.

Тренер посмотрел в упор. На меня. На поле. На меня. У него есть пара секунд, чтобы принять решение. Упрямство или здравый смысл. Гарантированный проигрыш — или риск…

— Хрен с тобой, — шепнул он, вскочил и закричал на английском, делая характерный жест, словно наматывал провод на катушку: — Рефери! Рефери! Сабститьют у нас! Замена, говорю! Меняем номер уан на номер твенти фо.

Запасной рефери посмотрел, кивнул и рванул к бровке, набирать на электронном табло номера игроков.

Глава 20

Англичанка гадит

Выбегая на поле, я ушам своим не поверил. Казалось, это сейчас не болелы свистят, а раки на горе. Полчища, тьма раков, а наша… да, в данный момент — не «Динамо», которое я терпеть не могу, а наша советская команда замерла в недоумении.

Полоз, приготовившийся отбивать мяч, уставился на меня, топающего к воротам, то ли с возмущением, то ли с надеждой. Я заметил, что у него подрагивают руки. Не отбил бы мяч, как пить дать накосячил.

Думал, Полоз вспыхнет, распсихуется, но нет, протянул гиббонью свою ручищу, и я ударил кулаком о кулак — будто грехи ему отпустил.

Я встал в воротах, попрыгал, присел пару раз. Хочу быть лучшим в мире вратарем, и черт с ним, с откатом!

Зрение стало четким, казалось, я научился слышать каждую клетку своего тела, а шум на стадионе отошел на второй план.

Гора ответственности не придавила меня к земле, как Полоза — напротив, дала возможность оттолкнуться и взлететь, будто на параплане, и поймать восходящий воздушный поток. Ведь и эти восемьдесят тысяч валлийцев, и Советский Союз — да бери выше, весь мир сейчас смотрит на меня, в моих руках — их надежда.

— Не расслабляться, мужики! — крикнул я защитникамм. — Собраться, мать вашу! Ща пойдет жара!

Чего хотел валлийский нигериец (какой оксюморон!) было не разобрать — нигерийского-то я не знал, но не запаниковал, доверился своему телу и разбуженному таланту. Нигериец разбежался, размахнулся и коварно ударил в левую девятку — планирующий такой мяч вышел, почти «парашютик».

Я прыгнул. Дернулся в полете. Достал мяч одной рукой, перехватил, прижал к себе, не стал падать и красиво лежать, а сходу метнул по центру — точно в капитана, в Денисова.

Трибуны разочарованно взвыли, комментаторы разразились воплями, что это невозможно! Такой красивый удар — это чистый гол, и почему тренер держал такого демонического вратаря в запасе? Как там его Нье-уы… Нье-уи-счи-и-ми-ий!

Йес, вам по ЕС, получите гранату! Ломайте языки!

Игорь в одно касание передал мяч дальше.