|
Потом он принялся надоедать с вопросами: где же невеста, и кто она такая, и почему не приходит… А я сказал: «Не волнуйтесь, ребе, все уже приготовлено, и теперь осталось надеяться, что она посчитает нас достойными и придет». Раввин посмотрел на меня и говорит: «Реб ид! (Он ввертывал «реб ид» при любом удобном случае), это всего-навсего невеста, а не Мессия». А я на это говорю: «Для меня эта невеста и есть Мессия». Таких слов он уже не мог вынести — вскочил из-за стола и сердито заявляет: «Мессии я пока что здесь не вижу, зато осла уже разглядел!» А ведь этой шутке не меньше трех тысяч лет! Ребе собрался было уходить, да четверо парней помоложе подхватили его под руки и усадили обратно на стул, так что пришлось ему ждать невесту вместе со всеми. Мы ждали и ждали, но что-то произошло, и Юдит не пришла. Только ты вдруг появился, Зейде, — маленький мальчик со свадебным платьем в белой коробке, которую ты держал в руках, вот так… Ты помнишь это, Зейде? Как можно такое забыть? Когда ты показался, все гости умолкли и уставились на тебя. А ты направился прямо ко мне, и в тишине можно было услышать, как бьются наши сердца — твое и мое. Ты всучил мне коробку с платьем и пустился наутек, не оглядываясь назад. Я кричал тебе вслед: «Зейде! Зейде! Что случилось?!» Я орал, как сумасшедший, не стесняясь гостей, но ты так и не обернулся. Ты разве не слышал, как я кричал тебе? Ты не помнишь? Как можно забыть такое?! Ты убежал, а я открыл коробку и вытащил из нее свадебное платье. Оно было таким белым и пустым без Юдит внутри! Все ахнули. Люди всегда изумляются, когда видят свадебное платье, и для них уже неважно, есть внутри его невеста или нет. Тогда эти четверо парней буквально подтащили ко мне раввина, взяли в руки четыре шеста, а я, с платьем в руках, стал под хупу и сказал: «А вот и невеста. Можете начинать». И слезы покатились из моих глаз — точно так же, как сейчас. Как я погляжу, Зейде, у тебя тоже, хоть я и не понимаю, почему ты должен плакать. С тобой ведь ничего плохого не случилось. Для тебя так даже лучше… А раввин посмотрел на меня и сказал: «Реб ид! Я не позволю вам смеяться над собой и над еврейскими обычаями!» Он вновь попытался улизнуть. И снова четыре крепких парня подхватили его под руки. Тогда, должно быть, он понял, что еврейскому Богу угодна эта свадьба, и как миленький отпел все положенные молитвы. Я надел кольцо на пустое место — то, где должен был находиться ее палец, и без запинки произнес: «Ты посвящаешься мне через это кольцо по праву Моисееву и Израилеву!» Несмотря на то что Юдит там не было, все знали, о ком я говорю, а она, хоть и не пришла, стала мне женой. Все в деревне были этому свидетелями. Ты была там со мной, Юдит, ты — моя.
Глава 19
Воспоминания о свадьбе Яакова Шейнфельда и Юдит Рабиновича все еще свежи в памяти деревенских жителей, их детей, что были в ту пору младенцами, и даже их внуков, которые еще не родились тогда. Некоторые из них, встречая меня на улице, все еще бросают любопытствующие взгляды, будто я знаю ответы на их вопросы. Однако во мне живут лишь воспоминания. Я был десятилетним мальчишкой и, несмотря на упреки Яакова, прекрасно все помню. Я помню, как Большуа поднял камень Моше, как он пришел к нам в хлев и вручил маме белую картонную коробку. Он сказал ей что-то на языке, которого я не понял, голосом, которого я раньше никогда не слышал, и тотчас ушел. Я помню дрожь ее пальцев, опасливо ощупывавших коробку, внезапно охватившую ее слабость и обреченный профиль ее лица, когда она осела, почти рухнула на один из мешков. Я помню сияние, которое разлилось по хлеву, когда мама развернула платье. Еще я помню, как она разделась и примерила его на голое тело. С закрытыми глазами и дрожащими губами она закружилась, будто поплыла по комнате. |
