— Я знаю, — продолжила Юдит, прикоснувшись рукой к сухому коровьему носу, и добавила: — Она холодная, как лед, быстро беги за отцом, у нее внутреннее кровотечение.

Вдруг ноги коровы подкосились, и она рухнула на землю, опрокинувшись на бок и извергнув наружу живую телочку, а за ней — сильнейший фонтан крови. Шея несчастной вытянулась, она шумно дышала и стонала,

— Папа, папа! — завопил Одед. — Там еще телочка родилась!

На крик прибежал Моше. Ему хватило одного взгляда на истерзанную корову, чтобы принять решение. Рабинович метнулся в сарай и через несколько секунд вернулся, сжимая в руке остро заточенный серп.

— Забери отсюда детей, — скомандовал он Юдит, — и беги за Сойхером. Кажется, его сегодня видели в нашей деревне.

Широкая спина Моше, заслонив собой дверной проем, скрывала происходящее в хлеву, но новая лужа крови быстро растекалась у его ног.

В углу новорожденная телочка уже пыталась встать на ноги. На вид она была довольно крепенькой, а когда поднялась, стали видны ее высокие тонкие ноги, широкая сильная грудь и морда молодого бычка.

— Тьфу, кибинимат! — выругался Рабинович. — Мать подохла, теленок мертвый, а теперь еще этот тумтум.

Примерно через четверть часа пришла Юдит, и с ней Глоберман.

— Ты успел вовремя зарезать? — осведомился Сойхер.

— Успел, не беспокойся.

Внимание Глобермана было привлечено мертворожденным теленком и его странной сестрицей.

— Горе не приходит одно, а, Рабинович?

Моше сдержанно промолчал.

— Посмотри на эту мейдале, на кого она похожа! — не унимался Глоберман. — Так всегда бывает с а-цвилинг, когда рождаются а-кальбале ун а-бикале. Кровь брата сделала из нее наполовину парня. Она не будет рожать и не станет давать молока. Я возьму ее тоже.

— Ее ты не возьмешь, — вдруг произнесла Юдит.

— Простите, госпожа Юдит, но сейчас я разговариваю с хозяином. — Глоберман приподнял с головы грязный картуз. — Эта телочка — наполовину бычок. Если отдашь ее мне, Рабинович, мы договоримся и насчет мамаши. Я знаю одного араба, который хорошо заплатит за пейгер.

Телочка тем временем делала свои первые шаги. Мокрая и дрожащая, она спотыкалась и тыкалась мордой в поисках соска. Новорожденная подошла к Юдит, и та принялась вытирать ее мешковиной от слизи и крови.

— Рабинович! — сказала вдруг работница. — Я до сих пор ни о чем и никогда не просила тебя. Не отдавай ему эту телку.

— Ой, эта самая прекрасная в мире музыка — голос умоляющей женщины! — воскликнул Глоберман.

— Оставь ее, я буду за ней ухаживать, — повторила Юдит свою просьбу.

— Это не «она», а «он», — вновь поправил ее Сойхер, — я возьму его сейчас же, тем более что он уже сам ходит.

— Нет! — воскликнула Юдит голосом громким, высоким и незнакомым.

Моше перевел глаза с нее на Сойхера, потом на телку, а затем уставился в раздумье на собственные caпоги.

— Вот что, Глоберман, — произнес он наконец, — ты же сам говорил, что это бычок, вот я и продам его, как продают бычка, — откормлю, чтоб прибавил в весе, а через полгода приходи.

Сойхер добыл из кармана пиджака свою записную книжку и вытянул из-за уха химический карандаш.

— Так как вы ее назовете? — спросил он.

— Мы назовем ее «Жаркое», — вставил Одед.