— Отсюда до деревни пешком? Через лес, ночью? Это опасно!

— Опасно? — засмеялся я. — Ангел Смерти любит порядок. Он услышит, что меня зовут Зейде, и отправится на поиски кого-нибудь другого. Будь осторожен, Яаков, когда ты со мной рядом, он может попасть и к тебе.

— Ты уже не ребенок.

— Я еще не старик.

— Ангел Смерти — как хозяин плантации, — сказал Яаков. — Каждое утро он гуляет между деревьями, выискивая созревшие плоды. Был у нас один такой гой. Он помечал деревья, плоды на которых уже созрели, цветными ленточками. И еще одна странная привычка была у него — всегда запасаться провизией на дорогу. Даже когда он собирался за покупками в магазин, захватывал с собой небольшую котомку с хлебом, сыром и флягой воды, чтоб ни к кому не пришлось обращаться с просьбой о помощи. И вот однажды…

— Яаков, — поднялся я, — эту историю ты доскажешь в следующий раз. Мне действительно нужно идти.

— Разве ты не хочешь, чтобы я угостил тебя забайоне, которое ты так любишь?

— Нет, Яаков, я лучше пойду.

— Тогда иди, Зейде. Чтобы ты потом не говорил, будто твой папа удерживает тебя силой…

— Тебе было вкусно? — летело вслед за мной.

— Очень! — ответил я на ходу, убегая в темноту. — Очень, очень вкусно!

— Я приглашу тебя снова, и ты придешь, ведь правда? — прокричала темнота мне вдогонку.

— Приду, приду!

Я спустился по восточному склону холма, скользя ногами по камням и спотыкаясь о корни деревьев, и вот уже полной грудью вдыхал запах ила, поднимавшийся из вади. Поднявшись на другой берег, я отыскал тропинку и дошел по ней до шоссе. Как только я подошел к нему, издалека донесся шум мотора, желтые пятна фар заблестели у подножия холма, и вскоре показалась знакомая серебристая лошадка на капоте молоковоза.

В этом месте подъем заканчивался — Одед переключил скорость, поддал газу, и я выскочил на шоссе прямо навстречу пучку яркого света, со всей силы размахивая руками над головой. Сирена оглушительно проревела несколько раз в знак того, что я замечен, и огромное чудовище замедлило свой ход. Вскочив на ступеньку, я влез по лесенке внутрь кабины, взволнованый и раздраженный.

— А ты что здесь делаешь? — прокричал Одед. — Откуда возвращаешься? Что, взял в оборот какую-нибудь красотку из Тив'она?

— Не знаю я никаких красоток.

— А-а, понимаю… Снова навещал своего идиота.

— Если ты будешь обзывать моего отца, я стану обзывать нашего общего!

— Деликатесы ели? — продолжал орать Одед. — Догадался хоть прихватить для меня кусочек?

Долгие годы, проведенные в кабине ревущего дизеля, приучили его очень громко разговаривать — и в кабине, и вне ее.

— Бывают случайные попутчики, которые настолько пугаются моих криков, что тут же просят высадить их обратно, посреди дороги, — смеется он. — И дома та же история… Я помню, как Дина поначалу злилась на меня. «Почему все в деревне должны слышать, что ты мне говоришь?» — возмущалась она. Однажды, на подъеме к вади Милек, я понял, что не слышу своего голоса, даже когда разговариваю сам с собой. С тех пор я все время кричу.

Так, по крохам, я собирал картину прошлого — событий, происходивших еще до моего рождения, выискивая отдельные ее фрагменты в банкнотах Глобермана, в распрямленных гвоздях Рабиновича, в лакомствах Яакова, в записках немого дяди Менахема, в прикосновениях Наоми и криках Одеда.

— Придет день, и ты напишешь обо всем этом! — орал он мне на ухо.