Глава XVI

Солнце ушло из окруженного стенами сада так неохотно и медленно, как уходят от любимой. Тени, крадучись, скользнули прежде всего в узкий проход между тисами, потом легли на лилии, на пышные шпажники, скрывая белизну одних и бледный багрянец других. Вот достигли они и поросших травой ступенек и обняли со всех сторон солнечные часы.

Сад был тих и темен, когда Виола пришла сюда.

Она знала, что придет слишком рано, но ей этого и хотелось. Медленно прошла она к солнечным часам и прислонилась к камню. Джон часто шутил насчет роли этих часов в их романе: ведь они с Виолой здесь именно обрели друг друга, и здесь с тех пор любили друг друга радостно, бездумно, спокойно и счастливо.

Джон даже вырезал переплетенные инициалы, свои и Виолы, на покрытом пятнами старом камне. Виола нащупала их рукой. Да, они тесно переплелись друг с другом; так, как должны переплетаться жизни двух любовников.

Она сегодня оделась более тщательно, хотя в темноте Джон все равно не увидит ее платье. На ней были и те жемчуга, что нравились ему. Единственное кольцо на пальце было его подарком.

Джон вошел в сад и окликнул ее. Он кинулся к ней так, как кидается истомленный жаждой, прошедший пустыню странник к засверкавшему впереди роднику. Осыпал ее торопливыми, жадными вопросами и среди этих вопросов повторял все снова и снова:

— День казался вечностью без тебя. Теперь — хорошо.

Они уселись на ступеньках — Джон все еще обнимал ее и положил голову к ней на плечо.

— Ты не будешь курить? — спросила она, пытаясь скрыть волнение.

— Сейчас? Нет, спасибо, дорогая. Я тебя не видел целую вечность. И сегодня мне ведь предстоит услышать великую тайну! Горю нетерпением! Ты скажешь, наконец, когда мы обвенчаемся. Я не буду спокоен, пока ты не станешь моей по-настоящему. Да, да, кольцо, запись в книгах, свечи и все прочее — вот что мне нужно.

Он улыбался, но тон его был серьезен.

— Итак? — он сжал пальцы Виолы и придвинул лицо к ее лицу. — Что, разве это так страшно? — шепнул он. — Ты и теперь все еще боишься — ах ты, Фома неверующий!

Виола была не в силах отвечать. Она только протянула губы в темноте, и в ответ на эту безмолвную просьбу Джон поцеловал их.

— А теперь отвечай, — сказал он, все еще не отодвигаясь. — Скажи же, любимая.

Виола готовилась к этому объяснению, переживала трудную борьбу с собой и пришла с твердым решением. Но снова, под влиянием близости Джона, его поцелуев, бережной нежности его объятий, мужество ее ослабело. Снова поднялись сомнения: надо ли? Сердце вопило «нет!» Воля с горькой отчетливостью твердила «надо!»

Она с силой отстранила Джона.

— Мне надо сказать тебе одну вещь, — в голосе ее звучало что-то металлическое.

Джон застыл неподвижно. В этой неподвижности была бессознательная угроза.

— Да?

— Ты, может быть, после этого будешь ненавидеть меня, презирать… я колебалась все время…

Голос оборвался. Слышно было, как она тяжело дышала.

Но Джон сделал резкое движение, и Виола поборола слабость.

— Я… видишь ли… когда ты в первый раз сказал, что любишь меня…

Он до боли стиснул ее руку у кисти.

— Да не томи ты, ради Бога, говори же! Ты не любишь — в этом ты хотела признаться?

По тому, как дрожала его рука, Виола поняла, что делалось в душе Джона. Весь ее страх растаял в нежности.

— Родной ты мой, я так тебя люблю, что умереть ради тебя рада.