— Быстрее! — ликующе кричала она. — Давай же, Некромансер, еще быстрее, еще…

И в этот миг там, где расширяющаяся воронка света выводила из леса, появлялся силуэт и закрывал собой световое пятно, блокировал выход. В первую секунду — это повторялось из сна в сон — ей казалось, что она видит отца, ну, конечно, это он, и от счастья ей становилось больно дышать… но уже в следующий миг она цепенела от ужаса.

Она успевала лишь сообразить, что этот некто слишком высок, слишком широк в плечах — на кого он похож, до жути похож, даже силуэтом? — а Некромансер уже кричал и осаживал.

Разве лошади кричат? Я и не знала, что они кричат…

Пытается удержаться и не может, а конь встает на дыбы и… нет, он не кричит, он ржет, но столько в этом человеческого отчаяния, и где-то сзади раздается такое отчаянное ржанье, и, Господи, мысленно восклицает она, там лошади, много лошадей, а леса горят…

А впереди силуэт, страшный этот человек, заслонивший собою свет. Человек начинает приближаться, а она, она, беспомощная, лежит на земле, и Некромансер мягко тычется мордой в ее голый живот.

— Только лошадь мою не трогай! — кричит она надвигающейся тени, отцу — призраку, который на самом деле не ее отец. — Только не трогай лошадей! Пожалуйста, не трогай лошадей!

Но тень все приближается и уже поднимает пистолет — и тут она просыпалась, иногда с криком, иногда без, дрожа и обливаясь холодным потом, понимая, что ей опять приснился этот ужасный сон, и опять она не может ничего вспомнить — только бешеную, Умопомрачительную скачку по лесной просеке и запах дыма, только это… и еще боль — от того, что ее предали.

И если наутро Чарли приходила в конюшни, она особенно нежно гладила Некромансера, она прижималась щекой к его теплой груди, и вдруг ее охватывал ужас, которому не было имени.

Эндшпиль

Атмосфера похорон была гнетущей.

А настроен Энди был совсем иначе — головная боль отпустила, да и сами похороны, в сущности, для него лишь предлог остаться наедине с Кэпом. Энди относился к Пиншо неприязненно — более сильного чувства он, как выяснилось, не заслуживал. Он плохо умел скрывать свое высокомерие и совсем не скрывал удовольствия от того, что может помыкать кем-то, и это обстоятельство, помноженное на озабоченность судьбою Чарли, свело практически на нет чувство вины, возникшее было у Энди из-за случайного рикошета, который он вызвал в голове Пиншо. Рикошета, который изрешетил его мозг.

Эффект эха случался и раньше, но у Энди всегда была возможность поправить положение. Что он с успехом и делал, пока им с Чарли не пришлось бежать из Нью — Йорка. В мозгу человека глубоко заложены, точно мины, всевозможные страхи, комплексы, импульсы — суицидальные, шизофренические, параноидальные, даже мания человекоубийства. Посыл выполняет роль своего рода подсказки, и, если подсказка упадет в Любую из этих темных шахт, может произойти взрыв. У одной домохозяйки, проходившей курс «Скинем лишний вес», появились тревожные признаки кататонии. Другой его подопечный, мелкий служащий, признался в том, что его так и подмывает достать с антресолей армейский пистолет и сыграть в русскую рулетку, причем это желание ассоциировалось у него с рассказом Эдгара По «Уильям Уилсон», читанным еще в школе. В обоих случаях Энди удалось остановить эхо, не дать ему, набрав скорость, превратиться в губительный рикошет. Что касается мелкого служащего, тихого светловолосого банковского клерка, то тут хватило дополнительного посыла и легкого внушения, что он никогда не читал этого рассказа По; ассоциация — какова там она ни была — оказалась прерванной. В случае же с Пиншо возможность остановить эхо ни разу не представилась.