С утра зарядил холодный осенний дождь; они ехали на похороны, и всю дорогу Кэп только и говорил, что о самоубийстве Пиншо — оно никак не укладывалось у него в голове. Ему казалось невозможным, чтобы человек взял и… сунул руку в эту мясорубку.

А Пиншо сунул. Именно Пиншо — сунул. С этого момента для Энди атмосфера похорон стала гнетущей.

Во время погребения они стояли особняком, в стороне от друзей и родственников покойного, сбившихся в кучку под сенью черных зонтов. Тут-то Энди и понял, что одно дело вспоминать высокомерие Пиншо, его осанистую походочку эдакого пигмея, возомнившего себя Цезарем, мерзкую застывшую улыбочку, словно у него парез лица, — и другое дело видеть изможденную бледную жену в трауре, держащую за руки двух мальчиков (младший, видимо, ровесник Чарли, оба они совершенно оглушенные, с отсутствующим выражением лица, точно их накачали успокоительным), прекрасно понимающую (не может не понимать), что все вокруг знают, в каком виде нашли ее мужа, а нашли его на полу, в ее нижнем белье, с отхваченной по локоть правой рукой, напоминавшей отточенный карандаш, и везде кровь — в раковине, на буфете, на шкафчиках «под дерево»…

Энди стало нехорошо. Он согнулся под холодным дождем, борясь с подступающей тошнотой. Речь священника воспринималась как бессмысленные завывания.

— Я больше не могу, — сказал Энди, — Мы можем уйти отсюда?

— Да, конечно, — сказал Кэп. Он и сам выглядел неважно, посерел, осунулся. — За этот год я достаточно насмотрелся похорон.

Они незаметно отделились от общей группы, стоявшей кружком возле выкопанной могилы; а рядом — гроб на ходовых роликах, искусственный дерн, побитые дождем цветы с облетающими лепестками. Они шли рядом в сторону гравийной дорожки, где в хвосте траурного кортежа пристроилась малолитражка Кэпа — «шевроле — вега». Таинственно шелестели ивы, роняя дождевые капли. В отдалении за ними следовало четверо. Теперь я, кажется, понимаю, подумал Энди, как должен себя чувствовать президент Соединенных Штатов.

— Вдове и детям, прямо скажем, несладко, — заговорил Кэп. — Скандал, сами понимаете.

— А она… о ней позаботятся?

— Пенсия будет более чем приличная, — ответил Кэп без всяких эмоций. Они приближались к стоянке. Еще издали Энди увидел оранжевое «шевви» у обочины. Двое мужчин садились в «бискайн» впереди. Двое других сели в серый «плимут» сзади — Но что этим мальчуганам пенсия? Видели их лица?

Энди промолчал. Вот оно, чувство вины: вгрызается в кишки, как пила. Не спасала даже мысль, что он сам в безвыходном положении. И тогда он попробовал представить себе Чарли… а также притаившуюся сзади зловещую тень — одноглазого пирата Джона Рэйнберда, который змеей вполз в сердце его дочери, чтобы приблизить день, когда…

Они сели в «вегу», Кэп завел мотор. «Бискайн» вырулил на дорогу, и Кэп за ним следом. «Плимут» пристроился сзади.

Энди охватил необъяснимый страх, что сила внушения вновь оставила его, что все попытки обречены на провал. Это будет расплата за лица мальчиков.

Но что ему еще остается, кроме как попытаться?

— Сейчас мы с вами немного поговорим, — обратился он к Кэпу и подтолкнул. Сила внушения не оставила его, что сейчас же подтвердила и головная боль — цена злоупотребления своим даром в последнее время. — Это не помешает вам вести машину.

Левая рука Кэпа, потянувшаяся просигналить поворот, на миг зависла — и продолжила свое движение. «Вега» степенно проследовала за головной машиной между высоких столбов у входа на кладбище и выбралась на шоссе.

— Да, наш разговор не помешает мне вести машину, — согласился Кэп.