— Все, о чем я сказал сегодня, придет вам в голову само по себе.

— Да.

Взгляд Энди упал на стол, где лежала пачка салфеток. Он взял одну салфетку и приложил к глазам. Нет, он не плакал, но от головной боли начали слезиться глаза, и это было кстати.

— Я готов идти, — сказал он Кэпу.

И «отпустил» его. Кэп снова уставился на деревья в прострации. Мало — помалу кровь приливала к его щекам; он повернулся к Энди и увидел, что тот хлюпает носом и вытирает глаза салфеткой. Это даже не было театром.

— Как вы себя чувствуете, Энди? — спросил Кэп.

— Немного получше. Но вы же… вы же понимаете… услышать такое…

— Да — да, для вас это большой удар, — сказал Кэп. — Хотите кофе или еще чего-нибудь?

— Спасибо, не надо. Я хочу поскорее вернуться к себе.

— Спасибо.

Джон всегда ехал с ней рядом, но во сне Чарли ехала одна. Старший грум, Питер Дрэббл, приспособил для нее маленькое изящное английское седло, но во сне конь был неседланный. Они с Джоном ехали бок о бок по специальным дорожкам для верховой езды, что вплелись причудливым узором во владения Конторы, петляя среди рощиц из серебристых сосен, кружа вокруг пруда, и никогда дело не шло дальше легкого галопа, но во сне она мчалась на Некромансере во весь опор, быстрее и быстрее, и кругом был настоящий лес, а они неслись по просеке, и свет казался зеленым сквозь переплет ветвей над головой, и ее волосы относило ветром.

Она вцеплялась в гриву и, чувствуя, как играют мышцы под шелковистой кожей, шептала коню в ухо: быстрее… быстрее… быстрее.

Некромансер прибавлял. Его копыта прокатывались громом. Лес подступал со всех сторон, узкая просека врезалась в него тоннелем; за спиной можно было различить далекое потрескивание и (леса горят) легкий дымок. Где-то там пожар, ею устроенный пожар, но никакого чувства вины — лишь радостное возбуждение. Они уйдут от пожара. Для Некромансера нет ничего невозможного. Они вырвутся из лесного тоннеля. Уже брезжил просвет впереди.

— Быстрее. Быстрее.

Радостное возбуждение. Свобода. Ее ноги плавно переходят в бока Некромансера. Они составляют единое целое, как два металлических бруска, которые она сварила взглядом во время одного из тестов. Впереди показался завал, гора валежника, белевшая подобно гигантской пирамиде из костей. Охваченная безумным порывом, она наддала Некромансеру босыми пятками, и он весь подобрался.

Толчок от земли — и вот они летят. Она обернулась назад, не выпуская гривы, и закричала — не от страха, просто потому, что не закричи она, и все, что ее переполняло, разорвало бы ее на части. Свободна, свободна, свободна…Некромансер, я люблю тебя.

Они без труда преодолели завал, однако запах дыма становился все явственней, все острее; послышался сухой треск, и когда искра, описав дугу, коротко обожгла ее, как крапива, прежде чем погаснуть, вдруг ей открылось, что она голая. Голая и

(а леса горят)

свободная, раскованная, парящая — мчится на Некромансере к свету.

Быстрее, — шептала она— Ну, быстрее же, быстрее…

И вороной красавец прибавлял. Ветер гремел у Чарли в ушах. Ей не надо было дышать: воздух сам врывался в легкие через полуоткрытый рот. Прогалы между вековыми деревьями заливало солнце цвета потускневшей меди.

А там, впереди, свет — там кончается лес и открывается равнина, но которой Некромансер будет нести ее, не зная устали. Позади пожар, отвратительный запах дыма, запах страха. Впереди солнце и далекое море, куда примчит ее Некромансер, а там ее наверняка ждет отец, и они заживут вдвоем и будут таскать полные сети серебристых скользких рыбин.