— Хорошо, я это сделаю, — немедленно ответил Исао. — Я все хорошо понял. Имена тщательно уничтожу. Я не смогу убедить всех отказаться от наших планов, поэтому остановимся на том, что акция переносится на неопределенный срок. А фактически это будет отказ.

— Так ты меня понял? — лейтенант слегка улыбнулся.

— Понял.

— Ну и хорошо. Не стоит продолжать трагедию «Союза возмездия». Так или иначе, обновление обязательно должно осуществиться. Когда-нибудь нам представится случай сражаться за это вместе. Давай-ка выпьем.

Лейтенант достал из шкафчика бутылку виски и предложил Исао, но Исао решительно отказался и стал прощаться. Злиться было неприятно, поэтому следовало скорее уйти.

Он вышел из решетчатой двери с табличкой «Китадзаки». Уходил он не так, как тогда, когда появился здесь впервые: зимний дождь посеребрил вечернюю улицу. У Исао не было с собой ни зонта, ни плаща, но он решил пройтись, чтобы привести в порядок мысли, и зашагал к кварталу Рюдомати. Слева тянулась высокая красного кирпича стена, отгораживавшая территорию Третьего полка, в слабом свете уличных фонарей мокрая от дождя поверхность стены завораживающе поблескивала. Исао все пытался сосредоточиться, а тут вдруг неожиданно подвели глаза — на них выступили слезы.

Когда Исао еще с увлечением занимался кэндо, их иногда тренировал известный кэндоист Фукути, Исао вспомнил слова, сказанные из глубины маски тихим, хриплым голосом, когда под градом сыпавшихся на него ударов он невольно отступил, потеряв возможность ответить ударом:

— Отступать нельзя. Это твоя работа.

28

В тайном убежище — доме, недавно снятом в квартале Самонтё в районе Ёцуи, товарищи, собравшись, ожидали возвращения Исао. Все полагали, что раз Исао позвали к лейтенанту одного, значит, последует важное указание.

Убежище в честь «Союза возмездия» на их тайном языке именовалось «божественный ветер». Когда говорили: «Соберемся у божественного ветра» — это означало, что соберутся они в снятом двухэтажном домике в четыре комнаты, расположенном примерно в квартале от остановки городского трамвая в Самонтё.

Только спустя какое-то время стала известна причина, по которой им, студентам, с радостью сдали дом: прошедшим летом там кто-то повесился, и после этого съемщика было не найти. На южной стене, обитой до второго этажа бамбуковой щепой, было всего два маленьких оконца, открытая галерея располагалась на восточной стороне. Говорили, что, когда сюда переехали предыдущие жильцы, старуха, которая не хотела переезжать, зацепила за перила лестницы веревку и повесилась на ней. Эту историю Сагара узнал в подробностях от ближайшего булочника и пересказал остальным. Жена булочника говорила только об этом, пока складывала в бумажный пакет пышные, обсыпанные маком булочки, и, сделав с двух сторон ушки, ловко закрутив пакет, вручила его Сагаре.

Когда Исао открыл входную дверь, собравшиеся на втором этаже, услыхав шум, столпились на темной лестнице.

— Ну как? — голосом, полным радостного ожидания, воскликнул Идзцу. Исао молча прошел мимо него, и ощущение провала мигом передалось всем.

Запирающийся на ключ шкаф в конце коридора на втором этаже был отведен под склад оружия. Исао каждый раз обязательно заставлял Сагару отпирать замок и заново пересчитывал спрятанные внутри японские мечи, но сейчас, забыв об этом, сразу прошел в комнату. Когда он сел, холод от плеч, озябших под промокшей школьной формой, пошел по всему телу. Здесь ели орехи — на старой газете была рассыпана скорлупа. Светлые, без блеска, сухие, будто сморщенные, плоды тонули в свете лампы.

Исао сел, скрестив ноги, пока остальные рассаживались вокруг, рассеянно взял один орех, раздавил кончиками пальцев.