Изменить размер шрифта - +
Больше мне ничего не надо. Держи, проверь как следует и скажи: можешь ты такую штуку проделать или не можешь.

Василий Акимович забрал схему и, усевшись за своим столиком, стал проверять соображения Хабарова. Потом он вскрыл панель распределительного щитка и принялся колдовать над контактами. Минут через пятнадцать инженер доложил:

— Готово. Правая стойка обесточена.

— Вадим, — сказал Хабаров штурману, — давай курс домой, давай остаток горючего.

Виктор Михайлович выключил автопилот и развернул корабль к своему аэродрому.

В это время Генеральный конструктор говорил заместителю министра:

— Взвесив все привходящие обстоятельства, Михаил Николаевич, я думаю, что экипаж с борта надо действительно эвакуировать, штурмана и радиста безусловно, а бортинженера — на усмотрение Хабарова; посадку производить с убранным шасси на грунт, левее взлетно-посадочной полосы…

— Видимо, вы правы, Вадим Сергеевич, но давайте все-таки послушаем Хабарова. Послушаем, а потом уж будем приказывать.

— Экипаж надо обязательно выбрасывать, — сказал начлет, но ему никто не ответил.

 

— Акробат, Акробат, Акробат, я — Гайка, нахожусь на подходе. Видите меня? — и, не дожидаясь ответа, Хабаров продолжал: — Я решил производить посадку на основную и переднюю стойки. Прошу на конец полосы подкинуть машину техпомощи. Как поняли? Я — Гайка, прием.

 

Еще прежде чем собравшиеся на земле сумели до конца оценить решение Хабарова, машина его показалась на посадочной прямой. И тогда все увидели: левая нога шасси выпущена, передняя — выпущена, правая стойка втянута в гондолу И: плотно прикрыта щитками.

Летчик осторожно выровнял машину, подвел ее к бетону и коснулся земли левой тележкой. Корабль медленно терял скорость. Летчик держал штурвал выбранным на себя до отказа. Теперь ему надо было сделать все вовремя — ни секундой раньше, ни секундой позже. Как только Хабаров почувствовал, что носовое колесо чиркнуло по бетону, он скомандовал инженеру:

— Вырубай левые.

И инженер выключил оба левых двигателя.

Машина плавно пошла в левый разворот. Правое крыло все еще летело над землей, но оно должно было вот-вот потерять силу и начать опускаться.

— Вырубай правые, — скомандовал Хабаров.

Машина сошла с полосы. Летчик затормозил левые колеса и тем ускорил разворот. Правое крыло тихонько опустилось и зачертило по снегу. Еще, еще, еще немного продолжался разворот, наконец кончик консоли увяз в сугробе.

Экипаж вышел из самолета и первым делом ринулся к правой плоскости.

Инженер перечислял:

— Помят посадочный щиток, деформирован конец элерона, разбит плафон навигационного, огня. Кажется, все.

— Если действительно все, — сказал летчик, — то это копейки, Акимыч. Пошли докладывать начальству.

Но идти им никуда не пришлось. Начальство уже прибыло к месту приземления. И заместитель министра жал руки членам экипажа, и Генеральный конструктор со странным вниманием заглядывал им в глаза и говорил какие-то совсем неделовые слова. И радостно шумел Углов:

— Ну, машина! Ну, зверь! Все может вытерпеть. Что я тебе говорил? А? Теперь веришь, Виктор Михайлович, чувствуешь?

 

Потом они остались вдвоем: Генеральный и летчик.

Вадим Сергеевич выглядел как после тяжелой болезни: кожа на лице землисто-серая, глаза ввалились и поблекли, каждая морщинка проступила так четко, будто ее процарапал не по разуму старательный ретушер.

— Дайте сигарету, — сказал Генеральный. — Вы же бросили курить.

— Не жадничайте и не воспитывайте меня, Виктор Михайлович.

Быстрый переход