В ту пору в авиации не существовало ни привязных ремней, ни парашютов. И вот в медном предзакатном небе стали падать два черных креста: один — большой, опутанный расчалками — самолет, другой — маленький, нечеткий, до ужаса обреченный — человек…
Никогда еще не летавший, но страстно увлеченный самолетами, небом, Виктор представил себе упругую, холодную струю воздуха, бившую в лицо капитана, стремительно растущую в его глазах зеленую землю и цепенящий ужас, охвативший беспомощного пилота…
Описание катастрофы Виктор незадолго перед этим прочел в популярном авиационном журнале. Статья называлась «Первая жертва русской авиации».
Разглядывая самолеты, облака и физические формулы, украшавшие стол, представляя капитана Мациевича, крестом падающего в пустом небе, Виктор мысленно произнес: «Нет!»
Что именно означало «нет», он и сам точно не знал.
Не так должен был погибнуть один из лучших пилотов России? Вполне возможно.
А может быть, Виктору пришло в голову и другое: «На этом факте сочинения не напишешь».
Он перечитал заглавие «Человек — это звучит гордо» и решил: «Пожалуй, правильнее было бы сказать: человек — это должно звучать гордо». Но классиков не редактируют. Во всяком случае, ученики средней школы…
Виктор уже давно интересовался авиацией, знал не только типы и марки чуть ли не всех действующих самолетов в мире, не только главные рекорды и их обладателей, но и судьбы множества летчиков, чьим трудам, мужеству и отваге покорялось небо. У него были свои любимцы среди старых авиаторов и герои, к которым он относился равнодушно.
Виктор обожал несправедливо забытого Михаила Никифоровича Ефимова, первого пилота России, почти «вприглядку» выучившегося летать у Фармана, готов был молиться на рыжего заику Сергея Исаевича Уточкина, веселого великана, велосипедиста, азартного картежника, гонщика-мотоциклиста, так жарко блеснувшего на утреннем горизонте отечественной авиации и так нелепо угасшего в тифозной эпидемии гражданской войны…
Виктору чрезвычайно импонировал Губерт Латам, известнейший охотник, спортсмен и на редкость удачливый авиатор, погибший, кстати сказать, вовсе не в небе, а на буйволиной охоте.
Но сейчас он вспомнил о Гильбо и Рисере-Ларсене, пилотах его главного бога — Амундсена. Арктика цепко хранила тайну Амундсеновой гибели. Его самолет улетел со Шпицбергена летом 1928 года и исчез во льдах, а теперь уже и во времени. И никто ничего не знал и, вероятно, никогда уже не узнает, как это было, как это могло быть…
И тут Виктор начал писать сочинение на так называемую «вольную тему».
Сюжет придумался сам собой: из некоторого пункта на Крайнем Севере пилот вылетает в другой пункт, расположенный на крошечном островке в открытом океане. Летит один. Погода начинает портиться в то время, когда израсходовано уже больше половины горючего. И пилот отчетливо понимает: пути назад нет. Надо пробиваться вперед, что бы ни случилось, только вперед. А циклон свирепствует. Машину со страшной силой швыряет то вверх, то вниз. Под крыльями — океан: зелено-сине-серая стихия, бушующая, вздыбленная и пенящаяся. Пилот упорствует, но цели все нет и нет.
Предчувствуя неминуемую гибель, человек, конечно, вспоминает всю свою прежнюю жизнь и, верный традиции, созданной более искушенными литераторами, чем четырнадцатилетний Витька Хабаров, вызывает в воображении образы близких: матери, любимой девушки и даже собаки Тедди. Пилота выносит в самый центр циклона, в так называемый «глаз», где, как известно, царит мрачная тишина. Внезапно летчик видит островок, не тот островок, к которому он пробивался, а крошечный коралловый риф. Приземлить машину на этом ничтожном клочке тверди невозможно. Но у пилота есть парашют, и он решает выброситься из самолета. |