— А дядя Коля с тётей Настей как?

— Голубикины-то? Настя вместе со мной на птичнике, а Николаю в этом году пятьдесят исполнилось, новую машину ему дали, кировский трактор «ДТ-75». Они с Ваней Смердиным по прошлому лету план по зерну перекрыли почти что втрое, так что теперь Голубикин тоже на доске почёта в райцентре висит, грамоту ему дали, Настя показывала. Большим человеком стал наш дядя Коля, — будто в подтверждение своих слов, Анфиса выразительно кивнула головой.

Закончилась музыка, по радио передавали новости, и, заполняя все уголки выставки, из громкоговорителей неслись торжественно-приподнятые, звенящие гордостью за успехи своей страны энергичные голоса ведущих.

— …по итогам зимней Олимпиады в Инсбруке лучшей была признана советская спортсменка, конькобежка Лидия Скобликова, сумевшая завоевать золотые награды на всех четырех олимпийских дистанциях…

— …торжеством советской школы фигурного катания можно считать зимние выступления в Австрии дуэта Белоусовой и Протопопова, получивших золотые награды в спортивных танцах на льду. По достоинству оцененные жюри и зрителями…

Вспениваясь, струи фонтанов тянули свои белые бурлящие кисти к васильковой сини сентябрьского неба, в котором, раскачиваясь на длинных кручёных нитях, танцевали грозди разноцветных подвижных шаров. Допив бутылочку с кефиром, разморённый жарой, Мишуня давно спал в коляске, и, свесив вихрастую головку в панамке на сторону, видел седьмые сны, а Анфиса, восхищённо глядя по сторонам, рассказывала деревенские новости, до которых Любаше не было никакого дела, и никак не могла или не хотела добраться до того, что действительно интересовало дочь.

— Мороженое! Кому мороженое?

Поправляя белоснежный накрахмаленный фартук, степенная раздобревшая продавщица неспешно толкала впереди себя коляску с прозрачной пластмассовой крышкой и, поглядывая по сторонам, то и дело поправляла под чепцом на затылке сложенный забавной фигой жидкий пучок крашенных перекисью волос. Сожжённые перманентом, сечёные хвостики начёса торчали неподатливой спутанной паклей, даже при ближайшем рассмотрении напоминавшей потёртую щетину хозяйственной щётки.

Цепляясь за блестящие шпили выбеленных павильонов, мелодия кружилась над центральной площадью и, отражаясь эхом от самых дальних уголков, возвращалась обратно диссонансным разноголосьем.

— Забыла тебе рассказать, по весне Васильевы, те, что у самой остановки жили, помнишь, надумали строить баню, всё посчитали, даже брус на двор завезли, а в июне Павел взял да и умер, — произнося последнее слово, Анфиса понизила голос и оторвала взгляд от поющего динамика на фонарном столбе.

Прямая, смуглая, такая же складная и видная, как дочь, Анфиса выглядела намного моложе своих сорока восьми, и, если особенно не присматриваться, издалека их можно было принять за сестёр с разницей в несколько лет. Светло-карие, с золотисто-янтарным оттенком глаза Шелестовой-старшей были чуть уже и длиннее и, лишённые дерзкой кошачьей прозелени, казались добрее и мягче Любиных.

— Умер? Кто умер? — уйдя в свои мысли, Люба не расслышала последней фразы матери и теперь, под её пристальным взглядом, ощущала себя не очень уютно.

— Значит, баня Васильевых тебя интересует ровно столько же, сколько трактор Николая, — неожиданно подвела итог Анфиса и, усмехнувшись одними глазами, посмотрела в лицо дочери. — Ты бы не юлила, а сказала прямо, о чём говорить, а то только тратим время попусту.