— Ты о нём что-нибудь знаешь? — не называя имени Кирилла, словно боясь обжечь об него язык, с трудом выговорила Люба.

— После поминок они сразу же уехали, первым утренним автобусом, — словно долго сдерживаемые плотиной, слова Анфисы полились частым дождём, — а недели через три Кирилл вернулся, но уже один, без Марьи. Он тогда как с ума сошёл. Не заходя к матери, явился к нам в дом и стал требовать, чтобы мы сказали, где ты, а мы в то время и сами ничего не знали, — будто оправдываясь, развела руками Анфиса. — Он умолял, стоял на коленях, говорил, что обошёл все роддома Москвы, только всё напрасно. — Прикрыв глаза, Анфиса на какое-то время замолчала, видимо, вспоминая события полуторагодовалой давности. — Потом они приезжали ещё несколько раз, но всегда по отдельности, Марья навещала своих, а Кирилл прямо с остановки шёл к нам и только потом к Анне.

— Значит, он меня не забыл? — Глаза Любы победно вспыхнули, но она тут же притушила их блеск.

— Он женатый человек, деточка, — с болью проговорила Анфиса, — и потом… говорят… Марья ждёт ребёнка.

— Говорят, кур доят, — полыхнула глазами Шелестова, и её лицо покрылось бледностью. — Жена — не стенка, будет ли ещё у Марьи ребёночек, нет ли, время покажет, а у нас с Кирюшкой сын растёт, так что у меня на него больше прав, чем у неё.

— Так Кирюшка сказал правду, тогда, на поминках? — Остановившись на месте, Анфиса широко раскрыла глаза, но тут же, недоверчиво усмехнувшись, коротко выдохнула: — Ты, девка, говори, да не заговаривайся, могла бы родной матери голову не морочить, — с обидой выговорила она. — Стал бы Крамской тебе за красивые глаза квартиру делать да деньгами обеспечивать, кабы был ни при чём!

— Если бы мог — не стал, — жёстко отчеканила Люба, и её взгляд в один миг сделался колючим и злым. — Он изворачивался, как уж, до последней минуты. А потом, когда понял, что я не отступлюсь, испугался огласки и пошёл на попятный: отыскал какого-то детдомовского паренька, погибшего в приграничной с Китаем заварушке, объявил, что я — невеста погибшего, чуть ли не жена, и что Мишаня — сын этого мальчика. — Зелёные глаза Любани сложились в две узкие злые щели. — И волки сыты, и овцы целы, а говорят, так не бывает!

— Зачем же ты согласилась? — не веря своим ушам, проговорила потрясённая Анфиса. — Ведь теперь Мишенька всю свою жизнь будет носить имя человека, который не имеет к нему никакого отношения!

— А у меня был выбор? — огрызнулась Любаня. — Московские квартиры на дороге не валяются, да и прочерк в графе «отец» не лучше чужой фамилии.

— Значит, всё-таки дотянулась Наталья до твоего горла? — горестно подытожила Анфиса, и уголки её губ глубоко вдавились в кожу.

— Не спеши, мама, крест на мне ставить, на чьё горло наступила Крамская, покажет время, она свой ход сделала, а значит, следующий — мой.

* * *

— Ниночка, смотри, чтобы пирожки не подгорели, ты же знаешь, Михаил Викторович не любит, когда снизу корка. — Размякнув, словно подтаявшее масло, Крамская прикрыла глаза и, вальяжно откинув голову на гобеленовую обивку модного кресла, с удовольствием отдалась в руки маникюрши.

Слава богу, неприятности с прислугой окончились: своевременно перейдя в мир иной, мама Ниночки оказала любезность многим: и не только дочери, последние полгода буквально разрывавшейся на части между тремя домами, но в первую очередь и себе самой.