Татьяна Фёдоровна говорила, бывший начальник Наташкиного мужа за неё лично хлопотал. Что уж там между ними произошло — не знаю, Чистова говорила, он сперва никак не хотел её брать, но потом, видно, передумал.
— Да уж, конечно, рука руку моет, — понижая голос, как будто их мог услышать кто-то посторонний, почти шёпотом ответила Гвоздева. — Они друг друга не бросят, это мы — живи, как знаешь, а они, — она снова завела глаза наверх, — они один за другого горой стоять будут, хоть и съесть готовы друг друга живьём.
— Оно, конечно, всё так, — переложив ручку метлы на другое плечо, Гранина согласно кивнула, — только я не могу себе представить, как она ладит с той, другой.
— С какой другой? — широко раскрыла глаза Капитоновна, и, поняв, что Гвоздева ничегошеньки не знает о самом интересном, Гранина заметно оживилась.
— Пока Михаил Викторыч был жив, помимо его кикиморы, у него другая баба была, молодая, красивая… — сообщая страшную военную тайну, Гранина приняла важный вид и, напыжившись, стала похожа на куклу, надетую на заварочный чайник.
— Да что ты! — прикрывая рукой рот, изумлённо ахнула Гвоздева.
— Побожиться могу, чистая правда! Если бы сама не знала! — горячо подтвердила Еремеевна.
— И давно он так? — Лицо Капитоновны, вытянувшись, стало напоминать грушу дюшес.
— Точно тебе сказать не могу, наверное, года за полтора-два до того, как его ударом хватило. Откудова эта краля взялась, мне тоже неведомо, но живёт она где-то совсем близко. Когда Викторыч к ней уходил, он никогда служебной машины не вызывал, а поскольку общественного транспорта он на нюх переносить не мог — значит, думай сама, — качнув метлой, резюмировала Гранина.
— И что же с этой… — видимо, захотев ввернуть неприличное словцо, Гвоздева на миг запнулась, и, проглотив слюни, попыталась подобрать слова поприличнее, — …с этой девкой сталося, после Мишкиной-то смерти?
— Кто его знает, — шумно втянула воздух ноздрями Гранина. — Наталья-то, по сравнению с прежними своими хоромами, почитай что, в углу ютиться, а эту я вижу часто, значит, никто её никуда с кватеры не турнул.
— Это как же понимать? Неужто эта краля новому горкомовскому начальнику по наследству от Мишки перешла?
— Да пёс их всех разберёт, у них там такой собачник! Кто кому роднёй приходится, а кто — так, лишний пришей-пристебай, лучше в ихние дела не влезать, — деловито посоветовала Гранина. — Ты сама посуди, оне все партейные, где уж нам с тобой с рязанской моськой в калашный ряд!
— И то правда. — Налетевший порыв ветра выжал из Гвоздевой две скупые слезинки, и, прищурившись, Тамара Капитоновна вновь прижала к глазам носовой платок.
— Не знаю, врёт Чистова или нет, да только как-то обмолвилась она, будто бы однажды видела она эту кралю у дверей горкома под руку с мужем родной Мишкиной племянницы, — потоптавшись на месте, Дарья Еремеевна привычно взяла метлу наперевес. — Чистова говорила, сбежал потом этот парень от Машки на Север: не то в Мурманск, не то в Архангельск, а может, ещё куда… — неуверенно проговорила она и, бубня себе под нос что-то нечленораздельное, неспешно двинулась вдоль дома.
* * *
— Ну что?
— Как?
Обступив Геннадия со всех сторон, девчонки наперебой забрасывали его вопросами и нетерпеливо дёргали за рукава рубашки. Насупленный, с опущенными плечами, красный, как варёный рак, Генка сердито озирался по сторонам и, похлопывая себя по карманам, никак не мог нащупать открытую пачку «Астры». |