Джозеф приветливо поднял руку. «С прибытием, сэр, — негромко сказал он. — До сих пор я и не знал, что без вас мне будет так одиноко». Дерево затрепетало. «Видите, земля здесь славная, — продолжал тихо Джозеф. — Вам понравится, если вы останетесь, сэр». Он качнул головой, чтобы сбросить остатки оцепенения, и улыбнулся, отчасти стесняясь своих добрых намерений, отчасти удивляясь внезапно возникшему чувству родства с деревом. «Наверное, надо быть одному, когда я делаю так. Хуанито помешает, а мне нужно, чтобы братья переехали сюда. Вот я уже и стал разговаривать сам с собой». Внезапно он почувствовал себя виновным в предательстве. Он встал, подошёл к старому дереву и поцеловал кору. Затем, сообразив, что Хуанито должен видеть его, обернулся и с вызовом посмотрел парню в лицо. Но Хуанито стоял, уставившись в землю. Джозеф направился к нему.

— Ты должен был видеть. — начал он сурово.

— Я не видел, сеньор.

Джозеф присел рядом с ним.

— Мой отец умер, Хуанито.

— Мне очень жаль, друг мой.

— Но я хочу поговорить об этом, Хуанито, ведь мы — друзья. Сам-то я не грущу, потому что мой отец — здесь.

— Мёртвые всегда здесь, сеньор, они никогда не уходят.

— Нет, серьёзно, — сказал Джозеф. — Он — не просто здесь. Мой отец — в этом дереве. Мой отец — это дерево! Глупо, но мне хочется так верить. Ты можешь немного поговорить со мной, Хуанито? Ты здесь родился. А я с первого же дня, как сюда приехал, знал, что здесь полно духов, — он в замешательстве замолчал. — Нет, не так. Духи — слабые тени реальности. То, что существует здесь, более реально, чем мы. А мы подобны духам реальности. Что это, Хуанито? Неужели я слабее умом, чем был два месяца назад?

— Мёртвые, они никогда не уходят, — повторил Хуанито. Он посмотрел прямо перед собой, и по глазам его стало заметно, как тяжело он всё переживает.

— Я ведь сказал вам неправду, сеньор. Я — не из Кастилии. Моя мать была индианкой, и она мне кое-что рассказывала.

— Что именно? — спросил Джозеф.

— Отцу Анхело такое бы не понравилось. Она говорила, что земля — наша мать и что всё живое, получая жизнь от матери, возвращается в неё. Когда я помню, сеньор, и знаю, что верю в такое, тогда я знаю, что я не кастилец и не caballero. Я — индеец.

— Но я-то не индеец, Хуанито, а сейчас мне кажется, что я вижу это.

В глазах Хуанито появилась признательность, затем оба они, потупив взор, стали рассматривать землю у себя под ногами. К своему удивлению, Джозеф даже не попытался освободиться от той силы, которая овладела им.

Через некоторое время Джозеф поднял глаза и бросил взгляд на стоящий под дубом каркас своего дома.

— В конце концов это не имеет значения, — сказал он отрывисто. — То, что я чувствую, или то, о чём думаю, не может уничтожить ни духов, ни богов. Мы должны работать, Хуанито. Вон там надо построить дом, а здесь — ранчо для скота. Мы пойдём работать наперекор духам. Пошли, — торопливо сказал он, — раздумывать некогда.

И они быстро зашагали на постройку дома. Той же ночью он написал в письме братьям: «Рядом с моей есть свободная земля. Каждый из вас может получить по сто шестьдесят акров, и тогда вместе у нас будет шестьсот сорок акров. Трава здесь высокая и сочная, надо только взрыхлить почву. Томас, камней и кочек нет, поэтому плуг будет идти без толчков и задержек.