Ветер приносил с холмов запах сосен, в котором к пронзительному аромату смолы примешивался приятный дух вонючкина гнева, несмотря на расстояние, напоминавший запах азалий. Джозеф почти забыл о цели своей поездки, когда холмы протянули к нему свои нежные руки, а горы стали податливы и настойчивы, как полусонная возлюбленная. Поднимаясь по склону, он чувствовал тепло земной поверхности. Вскидывая свою большую голову, Лоскуток, вытянув ноздри, с усилием выдыхал воздух, тряс гривой, поднимал хвост, танцуя, несколько раз брыкнулся и вставал на дыбы, словно настоящая скаковая лошадь.

Джозеф подумал про Элизабет, и ему захотелось узнать, что она делает. Он не вспоминал о ней с того момента, как увидел Томаса, который, стоя в свете фонаря, ожидал его. «За ней присмотрит Рама», — подумал он.

Длинный пологий склон закончился, начался тяжёлый и крутой подъём. Лоскуток прекратил свои забавы и склонил голову к передним копытам, которыми переступал медленно и осторожно. Островерхие сосны, вонзавшиеся в небо, по мере продвижения вперёд становились всё выше и выше. Рядом с тропинкой послышался шум воды, стекающей в долину, а затем дорогу преградила сосновая роща. Её чёрная громада стеной встала на пути. Джозеф повернул направо и попытался вспомнить, как далеко до широкой тропы, которая вела к середине леса. Теперь Лоскуток пронзительно заржал, затопал копытами и замотал головой. Когда Джозеф попытался направить его на дорогу, ведущую в рощу, конь отказался повиноваться, и шпоры лишь принудили его, встав на дыбы, забить передними копытами, а кнут заставил закружиться волчком у подножия холма. Джозеф спешился и попробовал завести коня на тропу, но тот поджал ноги и не захотел двигаться с места. Приблизившись к его голове, Джозеф почувствовал, как дрожат мускулы конской шеи.

«Хорошо, — сказал он. — Я привяжу тебя здесь. Не знаю, чего ты боишься, но Томаса тут тоже что-то пугает, а Томас знает тебя лучше, чем я». Он закрепил две петли из мотка верёвки, висевшего на луке седла, вокруг ствола молодого деревца.

Тропа пролегала во мраке среди сосен. Переплетающиеся ветки закрыли даже небо, и Джозеф продвигался вперёд осторожно, выбирая место, куда можно поставить ногу, и протягивал руки, чтобы не удариться о стволы деревьев. Вокруг не был слышно ни единого звука, кроме невнятного шума ручейка, текущего где-то рядом. Затем впереди возникло серое пятно неправильной формы. Джозеф опустил руки и быстро зашагал по направлению к нему.

Шум колышущихся сосновых веток не мог проникнуть в лес, но ветер, точнее, что-то неуловимое, что содержалось в его звуках и колебаниях, принесло в рощу беспокойство. Дыхание страха разнеслось по дремлющей роще, и Джозеф шёл теперь с большей осторожностью. Бесшумно ступая по опавшим сосновым иголкам, он, наконец, вышел на открытое круглое пространство. Оно было серым, и частицы света заполняли его, покрывая тусклым глянцем небесного зеркала. Свежие ветры чуть колыхали высокие верхушки сосен, от чего иглы на них шевелились, издавая тихий свист. Огромная скала в центре поляны была чёрной, чернее, даже, чем стволы деревьев, а с нагретой стороны — бледно-синей.

Когда Джозеф попробовал приблизиться к скале, какое-то смутное предчувствие охватило его, словно маленького мальчика, который заходит в пустую церковь, обходит вокруг алтаря, стараясь не удаляться от него, и из страха, что какой-нибудь святой может вдруг шевельнуть рукой, а окровавленный Христос — застонать на кресте, не сводит с алтаря глаз. Поэтому, обходя вокруг скалы, Джозеф постоянно держал голову повёрнутой по направлению к ней. За поворотом дымка рассеивалась и исчезала.

Шум всё усиливался. Всё окружающее пространство было заполнено жизнью, которая насыщала его таинственным движением. Волосы на голове у Джозефа встали дыбом. «Сегодня ночью здесь присутствует зло, — подумал он. — Теперь я знаю, что напугало коня».