Но он поддался, хотя я все еще чувствовал жар и видел, что дыра в палубе под ним была уже очень глубока. Однажды на земле, однажды в космосе, однажды на грани крушения камень предтеч уводил нас от беды. Могла ли теперь эта маленькая драгоценность привести нас к цели нашего пути, к своей родной планете?

По карте на чаше мы без помощи камня уже определили, что нужная нам планета находится на четвертой от солнца орбите. А когда мы положили сияющий камень в чашу, его яркость резко уменьшилась, как будто она управляла его энергией.

Мы внимательно наблюдали за радаром, но на экране не было никаких признаков того, что преследователь вышел в систему вместе с нами. Так что Рызк установил курс на четвертую планету.

Я все же ожидал, что за тысячи лет солнце изменится, станет новой звездой, или взорвется и превратится в красный карлик, а то и совсем выгорит. Но этого не произошло. Оно соответствовало обозначению на древней карте.

Мы вышли на орбиту сканирования, и, хотя контрольная аппаратура сообщила, что это действительно была планета типа Арт, мы были настороже и продолжали наблюдать за ней.

На обзорных экранах перед нами развернулось великолепное зрелище. Я знал, что Терра – планета, с которой мой вид вышел в бесконечно древнюю галактику, перед тем, как началась всеобщая эмиграция, была ужасно перенаселена – что города простирались до неба, уходили под землю, вгрызались в сушу материков и даже врезались в моря. Я знал об этом, но никогда этого не видел. Я был терранцем по происхождению, но к Терре нужно было лететь через всю галактику, и она была для меня почти легендой. Да, мы видели старые стереоснимки и слышали древние ленты, которые постоянно копировались. Но многое из того, что мы видели, было для нас бессмысленно, и о том, что же действительно существовало тогда, до нашего выхода в космос, часто разгорались долгие бесплодные споры.

Теперь изображение на экране напомнило мне старые стереоснимки. На этой планете не было свободной земли, не было видно и намека на растительность. Вся суша была покрыта сплошной массой зданий, которые уходили даже в моря на больших платформах – естественные острова не могли иметь таких правильных очертаний. Эта скученность создавала ощущение духоты и тесноты.

Мы пересекли границу дня и вошли в ночь. Но на ночной стороне планеты было абсолютно темно. Трудно было представить, что внизу была жизнь.

Но как так можно?! Я не мог представить, как здесь можно жить.

– Там есть космопорт, – неожиданно сказал Рызк.

Его глаза были привычны к самым разным пейзажам, я же не видел никакого разрыва в этом безумном переплетении структур.

– Ты можешь приземлиться? – спросил я.

– По приборам, – подтвердил Рызк. – После двух витков для ориентации. Там нет маяков. Наверное, все заброшено.

Он выглядел несколько озабоченным, и я подумал, что он, возможно, разделял мое отношение к тому, что мы увидели.

Он сел за приборы. Мы снова устроились в гамаках, наблюдая, как на обзорных экранах к нам начала приближаться мертвая планета, как потянулись к нам города, как будто пронзившие небо башни их домов хотели затащить нас вниз, в мир, который они погубили.

17

Надо отдать должное искусству Рызка: он посадил корабль точно на стабилизаторы, сразу на три точки, как это делали настоящие асы. Я не в первый раз задумался над тем, что же выбросило его из круга ему подобных, неужели пьянство в одиночку? Пока наш разведывательный луч делал полный круг вокруг корабля, сообщая нам об окружающей обстановке, мы, лежа в гамаках, продолжали смотреть на обзорные экраны.

Всюду были видны лишь, устремленные в небо башни. Только теперь, оказавшись в этом лесу из созданных людьми домов‑гигантов, мы разглядели те раны, что нанесло им время.