Вспомнив о скоплении скота в Булонском лесу, она добавила:

— Разумеется, главная задача правительства — обеспечить армию всем необходимым, в том числе и продовольствием, однако, как я полагаю, в Париже тоже создаются необходимые запасы на случай осады.

Последние новости Антония узнала от Генри Лабушера, когда тот на следующий день навестил ее. Отвечая на ее вопросы, он показал ей статью, которую сам написал для английского издания «Дейли ньюс».

Антония с трудом верила, читая странную историю:

«Куда ни глянь — всюду овцы, овцы, овцы… По всему длинному проспекту до самых Елисейских полей — море овец… В одном только Булонском лесу их двести пятьдесят тысяч, а кроме них — сорок тысяч голов крупного рогатого скота».

— Неужели все это правда? — не на шутку забеспокоилась Антония.

— Да, это так, Париж готовится к осаде, и нам тоже не мешало бы подготовиться, — серьезно проговорил Генри Лабушер. — Когда герцог поправится, для восстановления сил ему потребуется мясо.

И вот Тур, решив не слишком полагаться на живые продовольственные запасы, громко ревущие и блеющие в Булонском лесу, стал носить в дом любые непортящиеся продукты, уныло сообщая Антонии, что они с каждым днем дорожают.

Герцог пошевелился, и Антония стремительно поднялась со стула у раскрытого окна, где она расположилась, чтобы подышать свежим воздухом.

Бесшумно подойдя к кровати, она наклонилась над мужем и спросила тем тихим и нежным голосом, который он привык слышать в последнее время:

— Тебе жарко? Ты хочешь пить, дорогой? Он подумал, что таким тоном женщины обычно разговаривают с больными детьми, и вдруг вспомнил, что ему казалось, будто мать обнимает его и ласково уговаривает побольше отдыхать.

Он был слаб, как младенец, но сегодня в голове у него прояснилось — все наконец встало на свои места, и он вспомнил, кто он такой и что находится в Париже. Пытаясь пошевелиться, он ощутил резкую боль в груди и сразу вспомнил о дуэли. Боль в груди, усталость и слабость были результатами поединка!

Антония осторожно приподняла его на подушках и стала кормить супом.

Суп имел вкус баранины, а может, оленины — он не мог определить точно, — но, несомненно, был очень питательным.

Она подносила к его рту маленькую ложечку и ждала, пока он проглотит эту каплю жидкости.

От женщины исходил аромат цветов, а когда Атол съел почти весь суп, она на мгновение склонилась над ним. И тогда он понял, что мягкое прикосновение, которое он столько раз ощущал на своей щеке, — это прикосновение ее груди.

— Тебе лучше, — уверенно сказала она, и в ее голосе прозвучали радость и облегчение. — Доктор будет доволен твоим состоянием. Он придет завтра утром. А теперь, дорогой, ты должен еще поспать. Отдыхай.

Прохладная ладонь легла ему на лоб, и это было очень приятно.

— Лихорадка прошла, — сказала она. — Вскоре ты совсем поправишься.

Она уложила его удобно, поправив под головой подушку, и тихо отошла к окну.

Была ночь, когда он снова открыл глаза.

Возле кровати горела свеча, занавески были отдернуты, а окна раскрыты. Атолу вдруг захотелось увидеть небо и звезды.

Он лежал, не шевелясь, и смотрел на мерцающий огонек свечи, сознавая, что наконец очнулся.

Антония бесшумно подошла к его постели. Она посмотрела на него и тихонько спросила:

— Атол, ты слышишь меня?

Он был слаб, настолько слаб, что не мог произнести ни слова, и только посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

Она негромко рассмеялась.

— Ты проснулся, слава Богу! — прошептала она.