Ну, значит, он просто закатился куда-то со своими гостями. Придется подождать до утра. Он снова улегся, выключил свет.

Две минуты спустя свет загорелся снова, и Кори уже натягивал брюки.

— Не знаю даже, почему я это делаю, — пытался он урезонить самого себя, — но я не могу спать, пока не свяжусь с этим фраером.

Он накинул пиджак, кое-как завязал галстук, закрыл за собой дверь. Спустился вниз, подозвал такси, назвал адрес Фергюсона.

Ему пришлось признать, что разумно объяснить его поведение совершенно невозможно. Ведь, как знать, он может оказаться и посмешищем, самые добрые объяснят это тем, что, мол, он был в стельку пьян и испытал легкий приступ белой горячки. Мчится посреди ночи, чтобы сказать приятелю: «Осторожней, твоя натурщица хочет убить тебя!» Кори, однако, оказался во власти каких-то иррациональных сил: он бы и сам не смог толком сказать, что с ним такое. Догадка, предчувствие, ощущение нависшей опасности. Если Фергюсона не окажется дома, он оставит под дверью записку: «Я вспомнил: это та самая девушка, которая была с Блиссом в ночь его смерти. Будь с ней поосторожней». Даст, по крайней мере, человеку возможность защититься.

Стук в дверь студии, перед которой он вскоре оказался, не дал никаких результатов, как и телефонный звонок. Кори заметил одну вещь, которая подтвердила его догадку: Фергюсон не только работал, но и жил в студии. Небольшая деталь, сущая мелочь: пустая молочная бутылка, стоявшая рядом с дверью.

Это-то все и решило. Бутылки из-под молока выставляют не перед уходом из дома, а по возвращении домой. Он наверняка там, он просто должен быть там. Теперь уж Кори полностью завладело роковое предчувствие, и развеять его никак не удавалось.

Он спустился вниз и разбудил смотрителя здания, совершенно невозмутимо восприняв его гневную отповедь.

— Да, он обычно спит наверху в студии. Но его может не оказаться дома. Эти художники… порой всю ночь куролесят. Из-за чего такая спешка?

— Вы сейчас откроете его дверь, — прохрипел Кори не терпящим возражений голосом. — Всю ответственность я беру на себя. Но я не уйду отсюда, пока вы не подниметесь со мной и не откроете для меня дверь, понимаете?

Смотритель, недовольно ворча, стал подниматься по лестнице, погремел ключами и постучал, непонятно зачем, прежде чем сунуть один из ключей в замочную скважину. Кори знал, где расположен выключатель, потянулся и включил свет. Они оба стояли, глядя вдоль освещенного зала в его дальний конец, где углом сходились стекла крыши, за которыми царила ночь.

Кори только и сказал каким-то странно не соответствующим случаю, звонким голосом:

— Так я и знал.

Фергюсон лежал ничком перед мольбертом. Зловещий стальной наконечник стрелы торчал у него из спины под левой лопаткой, видимо, пронзив тело насквозь уже после падения. Спереди, когда они его перевернули, оперенный конец стрелы сломался и расщепился надвое, и эти половинки располагались теперь под прямыми углами к остальному древку. В тот момент, когда стрела была выпущена, Фергюсон, вероятно, стоял лицом к подиуму и принял ее прямо в сердце.

Над ним нависла Диана Охотница, Диана Убийца — теперь уже безликая. Черты, которые вконец измучили Кори, пропали. Вместо них в холсте зияла овальная дыра, вырезанная ножом для соскребания краски. Лук, с ослабевшей тетивой, насмешливо балансировал на краю подиума.

— Опоздал, — размышлял Кори. — Она меня опередила. Она, должно быть, позировала ему поздно ночью, ему хотелось поскорей закончить картину.

— Как вы думаете, что тут произошло? — подобострастно выдохнул смотритель, после того как они позвонили и стояли в открытых дверях, ожидая приезда полицейских. — Тетива случайно выскользнула у нее из пальцев и стрела вылетела?

— Нет, — пробормотал Кори.