Омелица заметила Владиславу первая, обратив на дочь такие же зелёные, но мудрые глаза, сжала тонкие губы. У Владиславы они были пухлее, видимо не передалась ей эта черта от матери. Оно и хорошо, ведь когда матушка сжимала так губы, то сразу её лицо становилось строгим, от того и потемневшим. Нет, Омелица не была стара, её возраст как раз тот, когда женская сила достигает самого цветения. Красота её была раскрытой, полной, благоухающей, а все движения плавны и зачарованно манящи, что глаз невозможно оторвать. Матушка рядом с князем выглядела ничуть не хуже княгини, даже во сто крат лучше. От этого замечания Владислава и сама вытянулась, силясь быть под стать матушке.

— Дочка, пришла, проходи же, — выдохнула Омелица, и Владислава послушалась, вставая перед ней и князем.

Она не посмела заглянуть в глаза властителю, а только опустила голову, с ужасом осознавая, что не знает, как приветствовать владыку Саркилских земель, пробубнила под нос:

— Здравия, князь…

Молчание. Владислава растерянно моргнула, подняла глаза. Серые проникновенные очи Будевоя взирали пристально, и невозможно было понять, гневается ли он, али принял куцее приветствие.

— И тебе здравия, девица красная, — пробасил Будивой, как показалось Владиславе, немного удивлённо.

И снова повисло гнетущее молчание. Владислава ощутила, как нехорошо ей вдруг сделалось, дурно: почувствовала, как ком подпирает к горлу, во рту пересохло, руки затряслись, а в глазах потемнело. Оторвав взгляд от князя, она перевела его на Омелицу, поспешила узнать важное:

— Ты звала, матушка?

— Да дочка, звала, — матушка сглотнула и только проговорила: — Собирайся, милая, с князем поедешь в город.

Горница поплыла перед глазами, не поверила Владислава ушам своим, будто ослышалась она. То ли матушка говорит?

— Как в город? Зачем?

— Не спрашивай, Влада, делай, как велю. Ступай, а я Квету и Младу кликну, они соберут тебя в дорогу, в платья нарядят да косы заплетут, еды в дорогу возьмут, да и сотрапезничать тебе надобно, с утра небось и маковой росинки не было… Иди же.

Владислава обратила озадаченный взгляд на Князя, намереваясь спросить, к чему ей готовиться, но тут же себя одёрнула — негоже позорить родную мать перед гостем знатным да показывать себя глупой растерянной курицей. Она дочка обавницы, возможно, последняя в округе, и ничто не застанет её врасплох. И сжав только руки в кулаки, Владислава почтительно склонила голову перед матерью, выразительно промолвила:

— Как скажешь, матушка, — развернулась и пошла прочь из горницы в светлицу, дабы поскорее собраться в дорогу дальнюю.

ГЛАВА 2. Прощание

Владислава зашла в светёлку да так и застыла на пороге, обескураженно наблюдая, как Млада и Квета суетятся и бегают туда-суда. Таскают криницы с водой, лотки, шкатулки. Открыты сундуки, разложены вещи по лавкам: пояса, платья, рубахи, цветные ленты, височные кольца, драгоценные венцы. Влада смотрела на этот переполох и не верила в то, что скоро покинет Калогост.

Квета подхватила Владиславу за руку, подвела к скамье, посадила за стол, поставила перед носом запечённую с яблоками утицу, от которой струился пар и пахло пряно и вкусно.

— Отведай, хозяюшка, — предложила ласково девка.

— Нет, не хочу, — отвернулась Влада.

Как тут можно есть, когда вокруг такое творится? Кусок в горло не лез. Тогда Квета убрала утицу и подвинула тяжёлое зеркало в берёзовой резной рамке.