— Что знахарка — то сказала? — поинтересовался я.

— Говорит — зачем ты меня в такую даль тащил? Мол, у старого гаджо все хорошо, почти выздоровел, дня через два встанет, через неделю будет бегать, как сивый мерин.

— Еще я сказала — дурак он старый, — вмешалась в разговор Папуша.

Я посмотрел на Зарко, покачал головой:

— Говоришь, лекарка лишь по — цыгански знает? Ну — ну…

— Эх, баба, — сплюнул цыган и пошел к кибитке. Вытащив из — под облучка кнут, махнул им, прищелкнул, словно бы проверяя, а Папуша, вместо того, чтобы кричать или убегать, покорно повернулась, стягивая через голову блузку. Убрала волосы, приготовившись к наказанию. Постаравшись быстрее отвести взгляд от обнаженной спины, успел увидеть на ней багровые полосы старых шрамов.

— Отставить! — рыкнул я на цыгана, а тот, уже изготовившись для удара, приоткрыл рот от удивления:

— Ты чего, капитан?

— Положи кнут на место! — приказал я.

Зарко, не убирая кнута, пытался меня вразумить:

— Внучка она моя. Нельзя внучке такие слова дедушке говорить — нельзя позорить! Если не выпорю — от людей позора не оберусь!

— Я сказал — положи, — мягко попросил я, похлопав рукой по эфесу. — Не уберешь, без кнута останешься…

Зарко что — то буркнул сквозь зубы, но кнут убрал. Папуша, немного постояв, поняла, что бить ее сегодня не будут, принялась одеваться. Наверняка, оставшись без свидетелей, цыган выпорет внучку, а помешать я этому не смогу. Но бить на глазах, да еще кнутом — не позволю.

Папуша вытащила из кибитки корзину, улыбнулась деду — словно не только что собирался ее бить и ушла.

— Совсем распоясалась молодежь, — буркнул цыган. Чуть мягче, добавил: — Сказала — дурак ты старый, мог бы и сам лопухов нарвать. Мол, учила я тебя лечить, а ты так и не научился.

— Серьезная девушка! — с уважением покачал я головой.

— Серьезная, — согласился цыган. Похвастался. — Она с малолетства травки — коренья собирала, у лучших шувани училась, к городским аптекарям ходила. Один даже предложил в ученики идти, хоть и не по обычаю это, но отказалась девка. Ей со мной лучше. Теперь Папуша других учит и меня учит.

Я удивился, что аптекарь решил сделать женщину — цыганку! — ученицей, но расспрашивать не стал. Кто знает, какие здесь нравы и обычаи? Решил сменить тему.

— Ты старика прямо в усадьбу отвезешь, или только до города?

— Папуша старого довезет, я с тобой останусь. Или ты решил, что я сюда лишь из — за герцогских людей ехал, а как беда минула — сразу и убегу?

— Хотел бы сбежать, обратно бы не вернулся, — пожал я плечами.

Я присел у костра, принявшись ворошить угли. Цыган устроился рядом на корточки.

— Почему ты только себя честным считаешь, а остальных — нет?

— Привычка, — усмехнулся я. — Ты меня обманул, да не один раз — почему я тебе верить должен?

— Как же не один? — возмутился цыган. — Я тебя лишь раз обманул, так и то, не со зла.

— Понимаешь, — задумчиво проговорил я. — Как — то все у тебя странно получается — про солдат, которые за тобой гнались, ты не сказал. Ну, это ладно, поверю, что ты не знал, что они в Шварцвальд поедут. Но потом — то, когда тайное стало явным — зачем юлить было? Дальше — уехал ты ночью, ничего не сказал.