Да, а как я себе представляю эльфа? В разных сказках они описываются по — разному.

— Н — ну, маленький такой человечек, с крыльями. Летает со цветка на цветок, как бабочка. Еще слышал, что эльфы — это души деревьев, живут в лесу.

Папуша и Зарко еще раз переглянулись и звонко расхохотались.

— Вы чего? — удивился я.

— Представила, как дед со цветка на цветок летит, — вытерла слезы Папуша. — Или по лесу бежит!

— Чего?! — вытаращился я. — Цыгане — это эльфы?

Зарко посмотрел на меня так, как смотрел на нас кот — чуть снисходительно. Улыбнувшись, печально и многозначительно, старый цыган рассказал:

— Когда — то, очень давно, наш народ на реке Ганг жил. Жили мы в мире и дружбе со всем живым. Знали язык зверей, птиц. Наш народ, если и вырубал деревья, то вначале спрашивал разрешения у деревьев и вырубал только старые! Потом пришли другие люди, со светлой кожей. Они вырубали деревья, строили города, а эльфов начали превращать в рабов. Мы не умели воевать, но не хотели становиться рабами. Так вот и разбрелись по всему свету и стали нас называть — дети Ганга, цыгане! Наш народ пытался по — прежнему жить. Но опять приходили люди с бледной кожей и заставляли нас жить по — своему. Нас убивали, а мы убегали. Раз не получается нам на одном месте жить — стали мы кочевать, чтобы себя сохранить. Сколько могли — жили, а теперь вот, мало осталось ромал. Уходят ромы, растворяются, как снег в воде. Многое наш народ позабыл, многое утратил. Остались лишь самые капельки знаний. Но и эти капельки теряем. Еще мой отец мой язык лошадей понимал, отвечать мог. А я, — вздохнул Зарко, — понять, о чем лошадь говорит — понимаю, но сказать не могу. Дети мои уже и того не знают.

— Зато ты рычать умеешь, как тигр, — улыбнулся я.

— Это меня дед научил. Говорит — может, когда и пригодится. Тигры в здешних местах не водятся, но у собак перед ними страх в крови сидит.

— Не только у собак, — хмыкнул я, вспомнив, как сам чуть не наделал в штаны, услышав рычание.

— Это все ерунда, баро, — махнул рукой Зарко. — Бабка моя судьбу человека видела, как наяву, а мать уже только гадать умела. Хорошо еще, что Папушу научила травы искать и лечить.

— А Папуша гадать умеет? — поинтересовался я.

— А тебе погадать нужно? — оживилась девушка.

— Не нужно, — отказался. — Не верю я гадалкам.

— И правильно делаешь, — усмехнулась Папуша. — Может, остались еще настоящие драборавкини, но я таких не встречала. Я, когда гадаю — глаза страшные делаю, а если ручку не золотят — как скажу: «Тэ скарин манн дэвэл!», так сразу мне деньги суют!

— А у тебя у самого эльфов в роду нет? — поинтересовался цыган. — Иначе — как ты своего коня понимаешь? Я давно на свете живу — такого не видел, чтобы гаджо так коня понимал. Да и я сам — понимаю, о чем конь говорит, а ему сказать не могу.

О том, почему я так хорошо понимаю Гневко, меня спрашивали не раз. Поэтому, ответил так, как привык отвечать:

— Это не я его понимаю, а он меня. Конь умный попался.

— Так тоже бывает, — не стал спорить Зарко.

Я попытался усвоить новое знание. Эльфы — это цыгане, цыгане — это эльфы. Стоп. А как же девочка?

— Зарко, а почему ты решил, что девочка тоже из ваших … из эльфов?

— Я, как дом этот в лесу увидел, так сердце и обмерло, — вздохнул цыган.