Кажется, но в этом Марк не был уверен, Нэнси прибегла к умелому макияжу, чтобы подчеркнуть свою зрелую красоту.
— Пойдемте на веранду, — сказала она. — Это самое уютное место в этом старом доме. Нам никто не помешает.
Они прошли на застекленную веранду, откуда открывался прекрасный вид на великолепный сад. Там стояли легкие бамбуковые диванчики и пара кресел-качалок. Умелая рука как бы в беспорядке расставила тут и там экзотические растения. Солнце лило сквозь стекла приятное тепло.
— Устраивайтесь, — сказала Нэнси, указывая на кресло. Марк сел, отдавшись легкому покачиванию.
— Можно, я задам вам первый же вопрос, что пришел мне в голову? — спросил журналист.
— Вы абсолютно свободны, как и вчера, — ответила женщина, изящно опустившись на диванчик.
— Почему вы так одеты?
— Вы устали, мистер Фосет, — заметила Нэнси, уходя от ответа, — вам надо отдохнуть.
Бессонная ночь действительно оставила свой отпечаток на лице Марка. Он был небрит, а под глазами — синие круги.
— Прежде чем я удалюсь на отдых, ответьте мне, что происходит, — спросил Марк, растерянно озираясь.
— Неужели надо объяснять, мистер Фосет? — Нэнси смотрела на него снисходительно, словно на мальчишку, что дальше собственного носа не видит.
— Вокруг меня создалась пустота, — признался он. — Из Нью-Йорка сообщили, что мое расследование их больше не интересует. Редактор требует, чтобы я вернулся, отказавшись от интервью. Джанни Риччи со всей семьей сбежал, а мне оставил записку и советует немедленно уезжать. В гостиницу принесли вот этот билет на самолет. Еще один совет уехать…
Он положил на стол билет, Нэнси взяла его, внимательно рассмотрела.
— Вы не вняли советам. Самолет улетел без вас, — произнесла она.
— В моем номере поработала целая шайка, — не обращая внимания на слова Нэнси, продолжал Марк. — Все переломали, а что не сломали, захватили с собой. В том числе и запись нашей беседы в монастыре.
— И вас очень огорчают последние события…
— Я ничего не понимаю… — Спокойствие Нэнси действовало на журналиста угнетающе.
— Или не хотите понять? — Журналист колебался; его терзали то профессиональный репортерский интерес, то обычный человеческий страх. Марк чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как действовать. Нэнси с бесстрастной улыбкой гостеприимной хозяйки дома наблюдала за страданиями собеседника, но, похоже, ей совсем не хотелось помочь Фосету, разрешить мучившие его сомнения.
— Понимаете, — попытался объяснить Марк. — Все, о чем мы говорили вчера, словно стерли. Словно я никогда ничего не слышал… Уверен, вы прекрасно меня понимаете… Я запутался, я ищу выход из этого лабиринта. Знаете, чего бы мне хотелось? Заснуть, а, проснувшись, обнаружить, что мне просто приснился кошмарный сон…
— Вам следует отдохнуть… — Фосет продолжал, не обращая внимания на ее слова:
— Видите ли, миссис Карр, меня преследует воспоминание о смерти Натали Гудмен. А сегодня ночью я вспомнил слова одного из крестных отцов «Коза ностры»: «Кто пытается разобраться в делах мафии, не проживет достаточно долго, чтобы разобраться в этом до конца».
Нэнси слушала его с вежливым вниманием, но позволила себе иронически улыбнуться.
— Кто слышал пение сирен, не возвращался живым на Итаку, — процитировала она.
— Вы согласны с моим мнением? — спросил Марк.
— Всего лишь вспомнилась строчка из школьной программы, и ничего больше. |