|
Он прибыл в Лондон недавно. У него имеется титул: граф Эшбернхем, и он шотландец. Последние слова были сказаны с легким оттенком пренебрежения. – А зачем он приехал в Лондон? Томас пристально посмотрел на сидящую подле него красивую девушку почти одного с ним роста. Честное слово, в ней есть что то обескураживающее, но это ничего, ведь ему не надо на ней жениться, он должен только приглядывать за ней – вот и все. Смахивая с рукава невидимую пылинку, он осторожно спросил: – А почему он тебя интересует, Синджен? Не услышав ответа, он тотчас напружинился. – О Боже, надеюсь, он ничем тебя не оскорбил? Эти проклятые шотландцы сущие варвары, даже если они получили образование в Англии, как этот. – О нет, нет! Я спросила просто из любопытства. Пирожки с омарами очень вкусны, ты не находишь? Томас согласился. Синджен подумала: «Наконец то я знаю его имя. Наконец то!». Ей хотелось кричать о своей победе. Наконец! В это мгновение Томас Мэннерли взглянул на свою соседку, и у него захватило дух от ее улыбки, самой красивой, которую он когда либо видел в жизни. Он мгновенно забыл о пирожке с мясом омара, который лежал у него на тарелке. Он обратился к ней с какой то фразой, изысканной и чуть чуть фамильярной, и был раздосадован, когда она не ответила и даже, казалось, не услышала его слов. Если только он не ошибался, она во все глаза смотрела на этого проклятого шотландца. Пять минут спустя Синджен уже места себе не находила. Ей необходимо было знать о нем куда больше, чем его имя и то, что он шотландский лорд. И почему Томас Мэннерли упомянул это с оттенком высокомерия? В тот вечер ей не удалось узнать что либо еще о Колине Кинроссе, но она не теряла надежды. Скоро она сможет выяснить все. Дуглас Шербрук, граф Нортклифф, сидел в библиотеке, уютно устроившись в своем любимом кожаном кресле, и читал «Лондонскую газету». Случайно бросив взгляд поверх газетного листа, он неожиданно узрел перед собой свою сестру, которая молча стояла на пороге, какого черта она там стоит и не входит? Обычно она впархивала, распевая словно птичка, весело болтая и смеясь еще до того, как он поднимал на нее взгляд, и ее смех вызывал у него улыбку – такой он был беззаботный, милый и невинный. Потом она наклонялась к нему, чмокала в щеку и обнимала изо всех сил. Но сейчас она не смеялась. Черт возьми, с какой стати у нее такой застенчивый вид? Как будто она натворила нечто невообразимо ужасное. Синджен отродясь ни перед кем не робела с той самой минуты, когда он поднял ее из колыбели, а она вдруг вцепилась ему в ухо и так его вывернула, что он взвыл от боли. Он сложил газету и положил ее себе на колени. – Что тебе надо, соплячка? – сказал он, хмуря брови. – Нет, звание соплячки ты уже переросла. Теперь я буду звать тебя моя дорогая. Ну, входи же, входи. Итак, что с тобой стряслось? Алике сказала, что тебя что то тревожит. Сейчас же выкладывай, в чем дело. Что то ты мне сегодня не нравишься. Совсем на себя не похожа. Это меня беспокоит. Синджен медленно вошла в библиотеку. Было очень поздно, время подходило к полуночи. Взмахом руки Дуглас пригласил ее сесть напротив. Как странно, подумала она, подходя к нему. Ей всегда казалось, что Дуглас и Райдер – два самых красивых мужчины в мире. Но оказывается, она ошибалась. Ни один из них не может сравниться с Колином Кинроссом. – Синджен, ты ведешь себя самым престранным образом, я тебя просто не узнаю. Может, ты заболела? Или мама опять взялась изводить тебя своими попреками? Она покачала головой и сказала: – Да, но она всегда меня изводит, говоря, что делает это для моей же пользы. |
