Нкрума испытал даже трусливое желание отступить. Солгать утром, что не дождался… это со многими происходит, но потом… потом вархашш выдохнул высокий столб песка и открыл дыхальца. Он вывалил полупрозрачные студенистые жабры, спеша вобрать ту редкую влагу, которая появляется в пустыне на рассвете.

И серая поверхность на глазах набухала.

Вархашш прикрыл глаза. И защитные пластины головогруди раскрылись окончательно.

И тогда Нкрума ударил.

Он напал молча, потому что в горле пересохло со страха, а оба сердца остановились… Нкрума целил в серый шар центрального ганглия.

В голове мелькнуло, что реакцией вархашш обладает отменной.

А тупые зубы его способны перетереть камни.

Удар лапы дробит гранит, что уж о костях говорить… да и вовсе, не дело это… глупость… не даром ночная охота официально запрещена. Слишком многие гибнут, пытаясь добыть шкуру вархашша.

Острие копья пронзило ганглий, и что-то лопнуло, обдав Нкрума вязкой слизью. Он же скатился по броне, стремясь оказаться как можно дальше от твари. Вархашш взвился…

…та охота была чудесной.

Тени старого города продавили песок. И Нкрума остановился, втянул ледяной воздух. Еще немного, и холод станет ощущаться, несмотря на плотную шкуру.

— Заставляешь ждать, — братец забрался на голову древней статуи.

Никакого уважения к истории.

Разлегся, лапы вытянул, хвостом перед носом твари неведомой махает — было в ней что-то от вархашша, правда, плоскомордого — и ухмыляется.

Довольный…

Подозрительно довольный.

— Где, — Нкрума постарался отдышаться.

— Стареешь?

— Старею, — признал Нкрума очевидное.

— Вот! И значит, самая пора пришла тебе жениться… ты же у нас чтишь древние обычаи…

— Не настолько.

В городе привычно пахло камнем. Почему-то запах этот, слегка влажный, терпкий, напрочь перебивал прочие. Да и звуки это место искажало.

Звук капающей воды.

Нкрума несколько раз пытался найти источник ее, но ни разу не прошел дальше лабиринта. И теперь звук этот вызвал почти непреодолимое желание отправиться навстречу ему.

Вода в пустыне?

Она есть, и Древние знали, где ее найти, так может быть…

— Отдай, — потребовал Нкрума, впрочем, не пытаясь дотянуться до брата. Но тот сам протянул визор:

— Держи. Но когда станешь помирать в одиночестве не вздумай меня обвинять.

— Что ты…

По-прежнему вспыхивали и гасли золотистые лепестки, но давешний голос замолчал, верно, обдумывая, сумеет ли он и вправду устроить личную жизнь Нкрума.

— Помни мою доброту, — братец зевнул.

— Ты… ты… сырое мясо? Я не ем сырое мясо!

— Начинай. Это пугает.

— И кровь не пью… что ты…

— Круонов считают дикарями, — наставительно заметил Гаджо. — Надо соответствовать.

— А снимок… Пустыни ради, что за снимок ты им отправил! Откуда он вообще на мамином визоре взялся?

— Вот не скажу, что и откуда берется на мамином визоре, — Гаджо широко зевнул и соскользнул на песок. — Но снимок хорош. В духе анкеты… и к слову, плащ первопредка тебе к лицу. А уж дубина… возьми ее с собой.

— Зачем?

— Мало ли… хорошая дубина всегда в дороге пригодится.

Нкрума подавил тяжелый стон. Дубина, по легенде, как и плащ, принадлежавшая Первопредку, чье имя оная легенда почему-то не сохранила, была тяжелой и годилась разве что панцири пустынных крабов ломать.