— Вы совсем не стары для меня, дорогой Доминик! И я люблю вас больше жизни. Всегда любила, с самой первой нашей встречи, и всегда буду любить!

Ануин внезапно ощутил полное умиротворение в этом маленьком, созданном ими мирке. Он забыл о своей многотрудной работе, о предыдущей вольной холостяцкой жизни. Он знал только одно — что больше никогда не останется один и всегда будет принадлежать этой красивой, нежной женщине, которая по возрасту была ребенком в сравнении с ним.

Наконец он произнес:

— Куда бы теперь ни завел этот ночной кошмар, произошедший с нами, все равно в результате получится нечто красивое и святое. Ведь мы стали близкими и необходимыми друг другу.

— Мне так отрадно слышать эти слова, но я не могу претендовать на вашу любовь или защиту, — печально проговорила она. — Я не могу, не позволю Вивиану развестись со мной… и привлечь к суду вас!

Привлечь его к суду! До чего непривычно и зловеще звучали эти слова. Еще совсем недавно он вздрогнул бы, услышав такое! Теперь же только прикоснулся к щеке Шарлотты губами, стирая с нее слезы.

— Давайте больше не думать об этом, — сказал он. — Сначала давайте поразмыслим над тем, что нам делать этой ночью. Ведь так холодно… — Он приблизил лицо к окну кареты и нахмурился, увидев, что дождь льет как из ведра. Кучер истошно орал на лошадей, с трудом управляя ими, чтобы они не могли поскользнуться. — Да простит Бог этого безумца, который выгнал вас на улицу в такую ночь, — тихо проговорил Доминик.

— Куда же нам деваться до первого поезда в Лондон? — спросила она.

— У вас тут нет никого из друзей, кому вы смогли бы поведать вашу историю и на кого я смог бы спокойно оставить вас?

— Ни одной живой души, — ответила она, качая головой. — Это все знакомые и друзья Вивиана. Даже если кто-нибудь из них и относится ко мне с добром, то никто не захочет меня принять, узнав о чудовищном скандале, сгустившемся над моей головой. Ведь большинство семей, живущих в округе, знакомы с Чейсами уже несколько поколений. Не забывайте, я была всего лишь Шарлоттой Гофф, и единственное, что они могут, — это презрительно усмехнуться мне в лицо.

Она немного отодвинулась от него.

— Крайне важно для вас подумать о своем будущем, — добавила Шарлотта. — Вам нельзя иметь со мной ничего общего. По меньшей мере вам придется доказывать всему миру, что мы не влюбленная парочка, тайно сбежавшая от мужа.

Но то, что сказал Ануин, успокоило ее смятенную душу.

— Сейчас я уже знаю, что нам делать. Я откажусь от своего кресла в Парламенте, увезу вас и займусь такими делами, которые обеспечат вам сносное существование. Вы никогда больше не будете страдать.

Несколько секунд она не могла произнести ни слова, а только сидела, стиснув руки. В ее горле стоял ком. Затем она прошептала:

— Ваши слова стирают в памяти долгие годы мучений. Но об этом не может быть и речи.

— Дитя мое, — произнес он, — даже моя любовь не сумеет облегчить вашу тревогу о старшей дочери. Я прекрасно это понимаю.

Шарлотта закрыла глаза. Она с трудом представляла себе, как будет несчастна наутро Элеонора.

Карета, подскочив на ухабе, остановилась. Форейтор, сидевший рядом с кучером, открыл дверцу. Шел проливней дождь.

— Харлингский вокзал, сэр, — произнес форейтор сердито, ибо из-за этой поездки его подняли с постели.

— Открыт ли вокзал? — осведомился Доминик.

— Нет, сэр, заперт, — ответил мужчина и посмотрел на Шарлотту, закрывавшую лицо от холода и дождя полой накидки.