|
Дом казался совершенно покинутым. Ни души на огромном дворе, окруженном частью полуразвалившимися строениями. Должно быть, это была просто хигуэла или, вернее, шакра, совсем маленькая ферма, хозяева которой развели огород и сбывали овощи в городе. Направо от входа находилась бодега или склад товаров и земледельческих орудий, налево каза — жилые комнаты. И здесь все двери были открыты настежь. Нативидад и маркиз присоединились к Раймонду в то время, как он, возвратившись к автомобилю, доставал фонарь, чтобы при свете его осмотреть дом. Равнина была все так же безмолвна и тиха. Не говоря ни слова, все вернулись к дому. Не успели они войти в первую комнату, как почувствовали странный запах, тяжелый и терпкий. Они сделали еще несколько шагов — и невольно вскрикнули от ужаса. В комнате царил ужасающий беспорядок, вся мебель была сдвинута или опрокинута. Раймонд едва не упал, поскользнувшись в луже крови. Кровью был залит весь пол… Раймонд и маркиз в смертельной тоске стали звать: — Мария-Тереза! Мария-Тереза! И смолкли внезапно, когда кто-то откликнулся. — Боже мой! — вскричал молодой человек. — Это она. Ее убивают. И бросился к лестнице, ведущей в верхний этаж, откуда теперь совершенно явственно доносились жалобные стопы… И опять поскользнулся, схватился за ступеньки, стараясь не упасть вниз, и с ужасом отдернул руку: на ней было что-то теплое и липкое — кровь… Вот он — след, который они так искали… Этот уж не обманет… кровавый след ведет прямо туда, откуда несутся стоны и крики, оглашающие теперь всю гациенду… Они пробежали через две комнаты, где, видимо, также происходила борьба… «Мария-Тереза! Мария-Тереза!» Снова площадка лестницы, дверь в какой-то темный чуланчик. Изнутри доносятся стоны. В этом темном чуланчике — лежащее на полу тело, о которое они спотыкаются… Маркиз и Раймонд — оба падают на колени перед этим телом, обнимают его, приподнимают. Это не Мария-Тереза. Это Либертад… это только Либертад. И они благодарят Бога за то, что это только Либертад. Несчастный весь исколот ножами. Куда только его не били — и в грудь, и в спину, и в лицо… Он задыхается, просит воздуха… Его тащат к окну. Начинают допрашивать и узнают, что он смертью искупает свое преступление… Но для Раймонда важно лишь одно — узнать, где его невеста. И, как только умирающий указывает рукой вдаль, по направлению к Сьерре, на тропинку, ведущую в гору, он, как сумасшедший, снова сбегает с лестницы. Внизу дожидается дядюшка Озу, который тщетно силится успокоить маленького Кристобаля. Мальчуган забрался в автомобиль, нашел там платок своей сестры и снова принялся звать душераздирающим голосом: — Мария-Тереза! Мария-Тереза! Увидав Раймонда, ребенок бросается ему на шею с плачем: — Гадкие! Они увезли ее. Но Раймонд так грубо отшвырнул его, что ребенок сразу почувствовал: теперь не время плакать, и взрослым не до него. Молодой инженер растерянно озирается во все стороны… Коня! Полцарства за коня!.. Или хотя бы мула… На кой черт ему этот дурацкий автомобиль! Разве в нем проедешь по горным тропинкам, где теперь скачут жрецы Солнца?.. Но мальчик вдруг настораживается. За бодегой, во дворе, ему как будто почудился топот копыт и затем лошадиное ржанье. Вправду он это слышал или ему показалось? Нет ли во дворе конюшни?.. Кристобаль бежит туда — что- то вроде конюшни есть, но в ней одни ламы… жалкие, тощие, с торчащими наружу ребрами… Видимо, они всю жизнь таскали тяжести и теперь вряд ли будут в состоянии поднять и ребенка… Но ведь ламы не ржут, а маленький Кристобаль явственно слышал лошадиное ржанье… Он обходит кругом все постройки и вдруг испуганно жмется к стене: посреди равнины недвижно замер всадник и, кажется, наблюдает за гациендой. А рядом с ним, такое же недвижное, легкое, стройное животное, с тонкими ногами, с длинной шеей, уши настороже — кордильерская лама, очевидно, послушная, как собачка, этому всаднику. |
