|
И — странное дело — это как будто вовсе не беспокоило Франсуа-Гаспара, без умолку восхищавшегося красотами природы… Они поднимались все выше и выше… Над ними были теперь только остроконечные вершины и синее небо; дорога становилась все круче. Приходилось ехать зигзагами. Мулы и лошади принимали самые невероятные позы, карабкаясь на эти кручи… Дикие козы, вспугнутые шумом, кидались в сторону и застывали, как изваяния, где-нибудь на невидимом камне, так что, казалось, они просто висели в воздухе на страшной высоте… Становилось прохладно. Военный конвой давно уже ворчал до неприличия громко. А когда начальник полиции напоминал солдатам о «супремо гобернио», они только плевались — видимо, не питая к верховному правительству ни малейшего почтения. — Уверены ли вы в этих людях? Надежны ли они? — спрашивал дядюшка. — Уверен, как в самом себе, — горячо восклицал Нативидад, который никогда ни в чем не сомневался. — Да они, собственно, какой расы? — Кечуа, разумеется… Откуда же нам набирать солдат, если не брать в солдаты индейцев? — Ну, эти, по-видимому, шли не по доброй воле: что- то не чувствуется в них призвания. — Вы ошибаетесь, сеньор, очень ошибаетесь. Они рады и счастливы быть солдатами… Кем они были бы, не будь они солдатами? — Разве они сами просились, чтобы их взяли в солдаты? — продолжал расспрашивать дядюшка, к величайшему недоумению Нативидада вытащивший свою записную книжку. — Ну, разумеется, нет, достоуважаемый господин ученый. У нас это делается очень просто. Посланный по деревням отряд вербовщиков силой забирает краснокожих, не успевших спрятаться вовремя. Но в списки-то их, разумеется, вносят как волонтеров… — А! А! Восхитительно… А вы не боитесь, что эти ваши «волонтеры» вас расстреляют, когда вы выдадите им ружья? — О, сеньор! В первые дни им, конечно, бывает трудновато, но они очень скоро привыкают и потом уже сами не хотят возвращаться домой… Самые жестокие вербовщики выходят именно из краснокожих. Они — прекрасные солдаты. Эти злятся, что я тащу их в горы, но они готовы душу свою положить за Вентимилью. — Ну, что ж. Тем лучше, — с философским спокойствием заключил дядюшка. И даже прибавил, окончательно повергнув в изумление Нативидада: — А знаете, вы могли бы и отпустить их: мы ведь и сами разыщем индейцев. Розоволицый градоправитель даже подскочил в седле. Что за странный человек!.. Но Нативидад тотчас же стал разглядывать дорогу. — Что это? Стоянка? Ага! Они и здесь останавливались. И впрямь, на горной тропинке, которая резко расширялась, образуя нечто вроде круглой площадки, видны были отчетливые следы довольно многочисленного отряда. В одном месте, очевидно, разводили костер, вот здесь закусывали — землю устилали объедки и пустые консервные жестянки. Нативидад торопил ехать дальше. — Всего удивительнее, что мы до сих пор не видим ни маркиза, ни господина инженера с маленьким Кристобалем. — Ба, ба! Господин главный инспектор, вы не расстраивайтесь, — флегматично заметил дядюшка. — Когда-нибудь мы найдем их, когда-нибудь… — То есть как это «когда-нибудь»? — Я хочу сказать, что… Ай… мой мул начинает капризничать… Шевели ногами, скверное животное! Определенно, дядюшка похрабрел. Как он изменился со времени первой поездки в Каямарку! Тогда он был просто смешон. А сейчас обнаруживал героическое спокойствие, был, можно сказать, вожатым каравана и на тревоги своих дорожных спутников отвечал шутками. Но мул его все-таки не желал двигаться с места, несмотря на то, что «кабальеро» вдавливал ему каблуки в бока. Нативидад нагнулся к земле. — Труп ламы. Они поневоле остановились перед этим трупом, перегораживавшим тропинку. |
