И теперь это путешествие… Трудности пути, которые она не желала терпеть. Пустые часы, утомительная монотонность, невозможность уединиться, ночи в палатке, еда вперемешку с песком! В конце этого проклятого перехода ее ждал муж» которого она не знала и не хотела знать. И всегда — всегда! — пронизывающий до костей страх и мысли о деньгах.

Перрин ухватилась за руку Августы, занесенную для удара, и прижала ее к своей груди.

— Твой отец был хорошим человеком. Августа, пожалуйста. Ему было бы больно видеть, что мы готовы вцепиться друг другу в глотку.

Августа, казалось, не замечала, что за спиной Уны и Коры уже собралась толпа. Она не сознавала, что ее голос возвысился до безобразного крика.

— Как ты смеешь?! — Слова слетали с ее губ, брызжущих слюной. — Как смеешь ты так говорить?! Я была его доверенным лицом, не ты!

Ярость кипела в ней, обжигающая и неистовая. Уныние по поводу тощего кошелька, нервное напряжение, вызванное тяготами путешествия, ненависть к Перрин Уэйверли — все взорвалось в душе Августы.

Сжав зубы, она вцепилась в спинку складного стула и, ослепленная ненавистью, швырнула его в виновницу всех своих бед.

Стул угодил Перрин в грудь. Она упала на землю. В следующее мгновение Августа набросилась на нее. Она била Перрин по лицу, дергала за волосы, царапалась и пинала ногами, пытаясь уничтожить чудовище, соблазнившее ее отца и разрушившее ее жизнь.

В какие-то моменты она понимала, что Перрин сопротивляется, но не чувствовала, как ее дергают за волосы, не чувствовала, что на руках ее появляются глубокие царапины, что у нее разбита губа. Августа забыла обо всем на свете, ее единственной реальностью была жажда крови, жажда мести.

В эти мгновения сумасшествия и ярости она действительно считала, что если Перрин будет уничтожена, то все ее проблемы решатся сами собой. Когда Перрин не станет, ее отец появится в лагере и вызволит свою доченьку, избавит от многочисленных невзгод. Ее отец объяснит, что вышла ошибка, что он жив, что они по-прежнему владеют огромным поместьем на берегу реки и они все еще состоятельные и уважаемые Бонды. Он будет просить у нее прощения и скажет о своей любви, и он проведет остаток жизни, искупая свою вину за стыд и сердечную боль, от которых Августа так долго страдала.

Грубая рука схватила ее за ворот жакета и оттащила от Перрин. Железные пальцы прижали ее руки к бедрам. Все еще крича и брызгая слюной, пытаясь высвободиться, Августа видела, как Коуди Сноу приподнял Перрин за плечи и встряхнул, притянув к своей груди.

— Отпустите меня! — выкрикнула Августа. Глянув через плечо, чтобы посмотреть, кто осмелился поднять на нее руку, она увидела блестящие черные глаза Уэбба Коута. — Отпусти меня, ты, дикарь!

Перрин закричала:

— Она это начала! Она…

— Замолчите! Обе! — заорал Коуди; лицо его стало почти таким же темным, как смуглое лицо Уэбба. — Ради Бога, что тут происходит?

— Она набросилась на меня! — кричала Перрин, пытаясь высвободиться.

— Она была содержанкой моего отца! Она виновата в том, что…

— Говорите по очереди!

Но они не могли. Перебивая друг друга, стараясь вырваться, женщины выкрикивали обвинения и оскорбления. Наконец Коуди встряхнул Перрин с такой силой, что та невольно замолчала. Уэбб Коут последовал его примеру.

— Успокойтесь! Обе! — Коуди окинул взглядом толпу перепуганных женщин. Затем посмотрел на Сару Дженнингс, которая стояла как громом пораженная:

— Вы видели, что тут произошло?

Сара отрицательно покачала головой. Струйка растопленного сала лилась на землю со сковороды, которую она держала в руке.