Оранжевые тени, отбрасываемые костром, делали ее темные глаза слишком большими для изящного лица с мелкими чертами. К своему изумлению, он почувствовал желание погладить синюю жилку, которая билась под бледной кожей у нее на виске.

Она повернулась к кострищу.

— Брат Джэрина продал склады и отвез свою семью обратно на восток. Моей доли денег хватило мне на два года. А потом… — Она долго молчала. — У меня не было семьи, не было никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. И работы тоже не было. Чтобы выжить, я бы вышла замуж за любого, кто бы ни предложил, но такого не нашлось. Я находилась в отчаянном положении. Отец Люси Гастингс, преподобный мистер Гастингс, делал все, что мог, чтобы помочь мне. Я бы голодала, если бы его прихожане не собирали для меня еду. Но были и другие расходы. Жилье, мыло, одежда, обувь… — Она коснулась пальцами лба.

Коуди наклонился и поворошил затухающие уголья.

— И тогда вы связались со святым мистером Джозефом Бондом, — сказал он. Она подняла голову:

— Джозеф Бонд не был святым, но он был добрым и щедрым. И он спас мне жизнь, мистер Сноу. Когда я встретила Джозефа, я была на краю гибели. Я не видела способа, как мне прожить следующую зиму, и уже подумывала, не проститься ли с жизнью. Из всех людей в Чейзити Джозеф Бойд оказался единственным, кто понял мое отчаяние и предложил мне реальную помощь!

— Сделав своей любовницей? — Коуди не знал, почему так разозлился, почему был так язвителен с ней. Он не мог объяснить, почему ее рассказ причинял ему боль, не мог бы, даже если бы успех этого путешествия зависел только от этого.

— Нет! — Она вскочила на ноги. — Джозеф ничего не просил взамен своей доброты, кроме дружеского общения. Это я уговорила его разделить со мной постель. Джозеф был так же одинок, как и я, он горевал о своей жене, как я о своем муже, вот только у него имелась для горя более веская причина… И все же он никогда не требовал ничего такого, что смогло бы скомпрометировать меня. Это была моя инициатива, и он не устоял. Да, я сама разрушила свою жизнь. И запятнала свою репутацию из самых лучших побуждений: я испытывала к нему благодарность, привязалась к нему.

Коуди поднял на нее глаза, удивленный такой откровенностью. Откровенностью и наивностью.

— Вам просто так кажется. Что это была ваша инициатива. Он использовал вас.

В ее карих глазах заблестели слезы.

— Он говорил, что любит меня, и я старалась полюбить его, но… — Перрин махнула рукой. — Не важно, я все равно вышла бы за него замуж, хотя ни один из нас не верил, что Августа потерпит другую женщину в своем доме. Тогда что-то произошло, я не знаю что, но Джозеф переменился. Он сделался таким беспокойным, подавленным… но все равно… я была потрясена, когда узнала, что он…

Коуди медленно поднялся.

— Значит, Августа ненавидит вас, потому что вы были любовницей ее отца.

Перрин съежилась от этих слов. Она прижала ладони к своим исцарапанным щекам:

— Драка с Августой, катание в грязи… это самое унизительное, самое постыдное, что происходило со мной, я не могла даже вообразить такое…

Коуди вдруг представил ее густые темные волосы, рассыпавшиеся по белой подушке. Его захлестнула волна ярости. Он стоял так близко от нее, что ее юбка касалась его ног; он почувствовал запах кукурузного крахмала, которым она пользовалась, чтобы вычесать грязь из своих волос, почувствовал тепло ее тела. Он ощутил напряжение в паху; им овладело страстное желание обнять ее.

Но он не мог себе этого позволить. Кулаки его сжались. Пришлось напомнить себе, что с женщинами у него все кончено.

— Я не могу допустить, чтобы между моими подопечными возникали скандалы.