В те ночи я не спала. Почти не спала. Я просто лежала в темноте, чувствуя, как моя душа наполняется, моя голова вибрирует, моя кровь течет по жилам, теплая и полная жизни. Мне не нужно было спать. Я существовала на каком-то другом уровне, используя некую странную энергию, закачанную в меня из луны надо мной, из земли подо мной.

На рассвете я возвращалась домой и собиралась в школу. Аарон понятия не имел, а если и знал, то ни разу ничего не сказал. Возможно, он думал, что у меня появился парень. Он обращался со мной как со стеклянной вазой, как будто ничего не мог мне сказать. Это срабатывало в мою пользу.

Затем, в середине января, случилось ЭТО. Тот самый момент, который, как я знала, рано или поздно наступит. Момент, который с десяти лет всегда присутствовал на краю моего поля зрения. Потому что в любой части города, даже в той, что расположена по соседству с главной транспортной развязкой, где шесть полос движения громыхают утром, днем и ночью, среди двухэтажных автобусов, высотных зданий, рекламных щитов и банков, всегда на маленьких улочках существует маленький мирок, где пути людей пересекаются, сходятся, расходятся и снова пересекаются. Где вы узнаете людей по школе, в которую они ходили, по магазинам, где их матери делают покупки, по маршрутам, которыми они ходят в одно и то же место в одно и то же время, и вы знаете, что даже в такой части города, как моя, в какой-то момент вы увидите человека, который засунул в вас пальцы, когда вам было десять лет. Непременно увидите.

И вот он, в холодной пелене раннего рассвета, как только я свернула с улицы, где стоит дом Роана, на Финчли-роуд. Вот он, весь в черном, с поднятым капюшоном, как и я, в куртке «Пуффа», как и я, с сумкой через плечо, как и я. Вокруг не было ни души. Натриевый свет фонаря между нами сверкал в капельках утреннего тумана. Сначала я занервничала, потому что мужчина, потому что темно и вокруг больше никого. Но потом я узнала черты его лица, тяжелый лоб, небольшую вмятину на носу, как будто кто-то вдавил ее большим пальцем.

Харрисон Джон.

Тот самый, что раздавил девочку с розовым абажуром. Он посмотрел на меня. Я посмотрела на него. Я видела, что он узнал меня. Он улыбнулся и сказал:

– Сафайр Мэддокс.

Я не ответила. Я быстро прошла мимо него, зашагала прямо на яркие фары машин, что ехали ранним утром по Финчли-роуд.

– Сафайр Мэддокс! – крикнул он мне вслед. – Не собираешься даже поздороваться?

Я хотела повернуться и пойти обратно на холм, шагнуть к нему, дохнуть ему в лицо, сказать: «Ты – гнусный, мерзкий кусок дерьма, надеюсь, ты умрешь».

Но я этого не сделала. Я зашагала дальше. Вперед и вперед. Мое сердце стучало как бешеное. У меня в животе все переворачивалось.

Я вернулась домой и стала рыться в кухонных ящиках, пока не нашла скрепку. Я раскрутила ее, сделала небольшой крючок и скатала вниз носки. Я коснулась кончиком крючка своей кожи. Я водила им взад и вперед, пока, наконец, не появилась красная бусинка, затем еще и еще, пока я не почувствовала нечто более сильное, чем сила Харрисона Джона.

41

Февральские каникулы закончились. В квартире стоит тишина. Не та тишина, какая бывает по утрам, когда дети еще спят, напряженная тишина закрытых дверей, которые вот-вот распахнутся, и ее взорвут звуки завтрака и шум включенного душа, а истинная, чистая тишина пустого дома. Куртки сняты с вешалки, сумки взяты со стульев, пустые кровати, мокрые коврики в ванной, дети в школе, Роан на работе, весь день впереди, нет ничего, кроме нее.

По идее, Кейт должна работать, но ее внимание рассеяно.

Накануне произошло еще одно нападение сексуального характера.