Но что бы ни думали о приезжем обитатели Айпинга, антипатии к нему разделилась всеми. Его раздражительность, может быть, и понятная для столичного жителя, занимающегося умственным трудом, ставила втупик простодушных туземцев. Неистовые жесты, которые им случалось иногда подсмотреть; стремительность походки, когда кто-нибудь натыкался на приезжего, мчавшегося в глухую полночь по самым пустынным перекресткам; бесчеловечное сопротивление всяким заискиваниям любопытных; любовь к сумраку, выражавшаяся в опущенных шторах, затворенных дверях, потушенных свечах и лампах, — все это были вещи, которые трудно было допустить. Многие сторонились при встречах с незнакомцем в деревне, а юные юмористы поднимали за его спиной воротники, опускали поля шляп и нервным шагом шли за ним вслед, подражая его загадочному поведению. В то время была в ходу песня, которая называлась «Оборотень». Мисс Сатчель пела ее в школьном концерт — на лампадки в церковь — и после этого, как только встречались двое или трое обитателей деревушки, и появлялся незнакомец, кто-нибудь непременно начинал насвистывать в мажорном ли или в мажорном тоне, куплет из песни. Опоздавшие спать ребятишки кричали ему вслед: «Оборотень!» — и удирали в неистовом восторге.

Косс, деревенский лекарь, сгорал от любопытства. Бинты возбуждали в нем профессиональный интерес, слухи о тысяче и одном пузырьке — завистливое удивление. Весь апрель и весь май он выискивал случая поговорить с приезжим, а около Троицына дня окончательно потерял терпение и пустил в ход подписной лист дли сбора пожертвований на сестру милосердия. Оказалось, к его удивлению, что мистресс Галль не знает имени своего жильца.

— Называть-то он себя называл, — объяснила мистресс Галль с полным пренебрежением к истине, — да я, правду сказать, не расслышала.

Она боялась, что не знать имени своего постояльца может показаться с ее стороны уж очень глупо.

Косс постучался в двери гостиной и вошел. Изнутри явственно послышалось ругательство.

— Простите, что вторгаюсь к вам, — сказал Косс.

Дверь затворилась, и остального разговора мистресс Галль не слыхала.

В последующие десять минут до нее доносился неопределенный говор, затем крик удивления, топот, грохот упавшего стула, хохот, похожий на лай, быстрые шаги к двери, и появился Косс, совершенно бледный, выпученными глазами оглядывавшийся через плечо. Он не затворил за собою двери, не глядя на мистресс Галл прошел через залу, сошел с крыльца, и она услышали его торопливо удалявшиеся по дороге шаги. Шапку он нес в руках. Мистресс Галль стояла за прилавком и смотрела в отворенную дверь приемной. До нее донеслись тихий смех приезжего и его шаги через комнату. Потом дверь захлопнулась, и все смолкло.

Мистер Косс пошел вверх по деревенской улице, прямо к священнику Бонтингу.

— Не сумасшедший ли я? — начал он без всяких предисловий, входя в убогий и тесный кабинет мистера Бойтинга. — Не похож ли я с виду на помешанного?

— Что случилось? — спросил священник, кладя аммонитовое пресс-папье на разрозненные листы своей будущей проповеди.

— Этот господин в гостинице…

— Ну?

— Дайте выпить чего-нибудь, сказал Косс и сел.

Когда нервы его несколько успокоились благодаря стакану дешевенького хереса, — единственного напитка, находившегося в распоряжении добрейшего священника, — Косс рассказал о своем свидании с приезжим.