— Именно так, — отрезал Христиан. — Полученные мной приказания ясны и недвусмысленны. Я должен доставить Эрин и Джордана обратно в Рим. И всё.

 У Джордана возникли сомнения, что слова капеллана соответствуют истине. Возможно, он просто пытается снять бремя с души Эрин.

 — А почему именно в Рим? — поинтересовалась женщина.

 Христиан повернулся к ней лицом.

 — Похоже, за всей этой суматохой мы позабыли уведомить вас. Отец Рун Корца пропал. Исчез вскоре после кровавой бани в Риме.

 Бросив взгляд в зеркальце заднего вида, Джордан заметил озабоченность во взгляде Эрин, заметил, как она вскинула руку к горлу, где сохранились шрамы от укуса Руна в том месте, где он отведал ее крови. Впрочем, судя по встревоженному виду, она беспокоится о святом отце-сангвинисте искренне и всерьез.

 — А я-то тут при чем? — спросила Эрин.

 — А при том, доктор Грейнджер, — улыбнулся ей Христиан, — что вы единственная, кто способен его отыскать.

 Джордану было наплевать на исчезновение Руна Корцы. Будь его воля, он бы лишь порадовался, если этого субъекта простыл и след. Именно сейчас его интересовало решение лишь одной тайны.

 Кто послал чертову кошку?

 

 

 

 Глава 7

 

 19 декабря, 04 часа 34 минуты

 по центральноевропейскому времени

 Рим, Италия

 

 С антикварным часовым пинцетом в руках предводитель велиалов сгорбился над рабочим столом, зажав лупу в одной из глазниц. И с предельной осторожностью завел тоненькую бронзовую пружинку в сердце механизма размером с ноготок.

 Натянувшаяся пружина вошла в зацепление.

 Удовлетворенно улыбнувшись, он закрыл створки механизма, образовав некое подобие металлической фигурки насекомого с шестью членистыми лапками и безглазой головой. Последняя щетинилась острым, как иголка, серебряным хоботком и парой перистых бронзовых антенн.

 Переместился к другому участку рабочего стола и недрогнувшей рукой подхватил пинцетом с ложа из белого шелка отделенное переднее крылышко мотылька. Поднес этот радужный лепесток к свету галогеновой рабочей лампы. Чешуйки мотылька переливались серебристой зеленью, почти не скрывая деликатный узор внутренней структуры крылышка Actias luna — сатурнии луны. При полном размахе крыльев в четыре дюйма это одна из крупнейших бабочек в мире.

 Осторожными, отработанными движениями он приладил хрупкое крылышко к крохотным зажимам бронзово-серебряного грудного отдела своего механического творения. Повторил ту же операцию с другим передним крылышком и обоими задними. Механизм грудки, состоящий из сотен зубчатых колесиков и пружин, ждал лишь часа, чтобы вдохнуть жизнь в эти красивые органические крылья.

 Закончив работу, он полюбовался каждым изделием. Он любил точность своих творений, то, как каждая шестеренка цепляется за другую, являясь неотъемлемой частью более крупной конструкции. Годами он делал часы, нуждаясь в приборе, отмеряющем время, отсчитывать которое собственным телом он не мог. Но со временем его интерес и искусство переключились на создание этих крохотных автоматов — наполовину машин, наполовину живых существ, по его воле устремленных в вечность.

 Обычно он обретал мир и покой в столь замысловатой работе, настраивающей на ненатужную сосредоточенность. Но нынче ночью это безупречное спокойствие ускользало от него. Не могло умиротворить даже негромкое журчание устроенного рядом фонтана. Его вековечный замысел — затейливый и деликатный, как любой из его механизмов, — оказался под ударом.

 Когда он вносил крохотные поправки в последнее из своих творений, кончик пинцета задрожал, и он порвал деликатное переднее крылышко, просыпав радужные зеленоватые чешуйки на белый шелк.